В футбольном зазеркалье
Шрифт:
И он сощурился, как бы идя наперекор кому-то. Но – кому? А все равно кому!
– Поехали!
О Женьке ему вспомнилось внезапно, и он обрадовался: вот кому его приезд доставит радость… Ему и самому сейчас хотелось оказаться рядом с ней: хотелось умиротворения, покоя, тишины и, может быть, чуть-чуть участия. Жизнь для него опять пошла на поворот, а пережить и осознать это хотелось с кем-нибудь вдвоем, не в одиночку. Надоело одиночество – сколько можно? А с Женькой просто: она поймет все сразу и не станет даже спрашивать. Главное, что она не фыркнет, когда он ей расскажет о своих надеждах
Машина вылетела из центральных улиц, сбоку дороги понеслась стена пирамидальных тополей. Свистел в окошке ветер, автомобильные шины трещали на сухом асфальте, как семечки на сковородке. Скачков расстегнул ворот рубашки и подставил ветру шею.
Шофер напряженно следил за дорогой и не переставал выкрикивать:
– В аэропорту сегодня был. Специально приезжал. Не пробиться было.
Скачков вяло подавил зевок.
– Да, многовато собралось.
– Как Фохт, Геша? Говорят, ломанул он тебя? А Ригеля мы еще в прошлом году засекли. На него только Сему выпускать. Маркина жалко. Вратарь был хороший. Я его перед самым отъездом возил. Поговорили еще. Надо же! Жалко.
Из оживленной болтовни шофера узнавалось многое – не надо никаких последних известий. Таксисты всегда в курсе всех футбольных событий.
– Кома-то… слыхал, Геш? – в заводской команде. А говорили, в Москву берут. Вчера как раз играли. Опять пенальти схлопотал. Пропал мужик.
– Сегодня тур, – сказал Скачков. – Не слышал, как там в Ленинграде? В Ленинграде играли торпедовцы Москвы, очередная кубковая встреча.
– Как не слышал? Вот, репортаж был, – шофер пристукнул по приемнику. – Сгорело «Торпедо». Решетникова отпустили, он и залепил. И здорово залепил, с ходу.
Скачков с пониманием покачал головой:
– Леху надо держать, он может.
– Вам с ленинградцами на их поле играть? – голосисто выкрикивал шофер, все время подбавляя ходу. – В первом круге у них.
– А на Кубок?
– Ты подожди! – суеверно отмахнулся Скачков. – Нам еще с Кутаиси играть.
– Бро-ось, Геш! – шофер задорно блестел глазами из-под кепочки. – Кутаиси… Австрийцев ободрали!
Скачков напомнил:
– Ленинградцам еще с Баку играть. Шофер согласился:
– С Баку им придется пободаться. А что для вас лучше – Баку или Ленинград?
– Какая разница? Играть надо.
– А где матч? На чьем поле?
– Если Баку выиграет, то у них. Если Ленинград – дома играем.
– Тогда пускай Ленинград, – рассмеялся шофер. – Поболеем… Но вам придется с дороги возвращаться!
– Если Ленинград выиграет? Да, из Тбилиси домой.
– А потом опять в Баку? А потом домой? Ну, налетаетесь вы нынче!
– Погоди-ка, не разгоняй, – попросил Скачков, начиная вглядываться в темный ряд домишек за густыми палисадниками. – Кажется, приехали. Где-то тут должно быть… Ага, вот! Стопори.
– Тю-у… кто пришел-то! – изумилась она. – Прилетели уже?
– Не
спишь еще? А я вот… Загляну, думаю.– Заходи, Геш. А я стирала.
На веревке наискосок всего двора тяжело висело мокрое белье. Мокры и ровно застланы половичками крылечко, коридор. С кухни пробивался поздний свет.
– Бабка? – шепотом спросил Скачков, кивая на кухню.
– Она, – ответила Женька. – Собираю ее. Дали путевку в профилакторий – не отказываться же! Отвезу ее завтра, пускай поживет. И ей хорошо, и мне без забот.
– Увидит сейчас, не узнает.
– Так времени-то прошло!
Поднимаясь за Скачковым, Женька сняла фартук и вытирала руки.
Осматриваясь в давно знакомой комнате, Скачков не находил заметных перемен. Разве этажерка с книгами, да веер фотографий над столиком.
– Ты как… сейчас из дому, нет? – спросила Женька. – Я это к тому, что, может, есть хочешь. Я борщ варила, не остыл еще.
– Борщ? – Скачков, стесняясь, заскоблил затылок. – Вообще-то…
– Все ясно, – вмешалась она и стала собирать на стол. – Поругались, что ли?
– Да как тебе сказать? Маленько, знаешь, есть.
– Тогда сиди. Я сейчас.
Надевая фартук, завязывая на спине, Женька ушла на кухню.
Оставшись один, Скачков зачем-то энергично потер руки, стянул пиджак и повесил на спинку стула, так он поступал в те времена, когда бывал здесь частым и желанным гостем. Затем полез по фотографиям. На любительских снимках, не всегда удачных, он узнавал Женьку и какого-то одного и того же парня с мотоциклом. «Гм… – он неожиданно ощутил что-то похожее на ревность. – А в общем-то…
Вернувшись с кухни, она застала его за разглядыванием фотографий и смутилась, порозовела, но – чуть-чуть.
– Чего ты там нашел? Садись за стол.
– Знаешь, Жек, а я ведь сомневался: ехать, не ехать? Думал: выгонит еще.
Развязно шаря взглядом по фотографиям, он тем не менее насторожился: по тому, как она сейчас ответит, все сразу станет ясно. (Пока ехал, никаких сомнений не было; расстроил его парень с мотоциклом).
Отозвалась она с заминкой:
– Не поздно же еще…
Ну нет, он ожидал не такого ответа!
– Жек, ты только не финти. Лучше, знаешь, сразу. А то, я ведь могу и… это самое… испариться.
– Геш… Вроде мужик вон какой большой вырос, а все глупый. Видали его – обиделся! – Она рассмеялась. – Ешь сначала, не кипятись. Садись. Я налила.
Гм… Притворная ее строгость была знакома, правда – малость подзабылась. И все же! «Не поздно еще…» Не о такой мечталось встрече. Ехал, знаете ли, разлетелся и – вдруг… Обидно.
Не понимая еще, правильно ли он поступает, Скачков подъехал с табуреткой к столу.
– Гешенька! – воскликнула вдруг Женька, – хлеб-то я забыла подать!
Бросившись на кухню, она мимоходом припала к его сердитой спине, поцеловала в голову.
– Прости, милый. Болтаю себе, болтаю, а на столе пусто. Аромат домашнего наваристого борща заставил его сглотнуть голодную слюну.
– А!.. – он махнул рукой на все свои сомнения и жадно хватанул от хлебного ломтя.
– Замуж, что ли, собралась? – спросил он, молодецки управляясь с доверху налитой тарелкой.
Скрестив руки, Женька стояла, наблюдала, как он ест.