В глухом углу

— Ты думаешь, я не знал, что Лешка со Светланой замышляют побег? — спросил он хмуро. — Очень даже знал, они не скрывались. Помочь им уже нельзя.

— Надо помочь! — настаивал Игорь. — Что мы за друзья, если бросим товарищей в беде?

Вася махнул рукой. Никакой беды нет, не беда, а трусость. Трусов не перевоспитать, в спокойное время они клянутся в героизме, а при тревоге накладывают в штаны. Обыкновенное явление, чему удивляться! Виталий — пихлюй, это установлено с научной строгостью. А Леша по уши втюрился в Светлану. Рвануть его за обе руки от нее теперь поздно. Единственный способ удержать всех трех в поселке — отговорить Светлану. Еще не родился тот уговорщик, который воздействует на Светлану. Она для того и надумала это бегство, чтобы утащить своего Лешу в мещанское семейное гнездышко. Светлана — хищница, только дурак этого не видит. Она бежит не от трудностей, а потому что добилась того, ради чего ехала. И ты хочешь ее уговаривать!

— Если Светлану нельзя уговорить, ее можно пристыдить, — сказал Игорь. — Попросим Мишу вмешаться.

— Миша не вмешается.

— Почему?

— Потому. Понимать надо, Игорь. Никакого события нет.

— Как нет? А то, что трое надумали сбежать?..

— Это не событие, а намерение. Намерение штука неопределенная, их прижмут, они отрекутся — не думали, не гадали удирать. А придут деньги — умотают, как миленькие, за хвост не успеешь схватить.

— Я все же посоветуюсь с Мишей.

— Твое дело. Добра не выйдет, гарантирую. Я тоже советовался с Мишей — о тебе, помнишь? Что получилось, сам знаешь. Миша работает по графику, у него мероприятия. А такого пункта — перековывать души возможных дезертиров — в плане нет, зачем же тратить силы? Он же не скажет: «Мы в этом месяце снизили на сорок три процента упадок веры, уныние и трусость». Он ищет результатов, ощутимых, как бревно, психология в эту колонку не влезает.

— Откуда у тебя этот черный взгляд? — не удержался Игорь. — Раньше ты смотрел на людей по-другому!

Вася грустно улыбнулся. Раньше он не знал людей. Он воображал их, а не понимал. Теперь он присмотрелся и видит, что люди иные, чем он о них думал. Он считает, что Семен да Игорь — единственные хорошие парни среди них, а остальные — так себе человеки.

— Интересно, как ты к себе относишься?

— Тоже человек так себе. На большие дела, видимо, я не способен. Конечно, я не убегу. Но и героем не стану, это определенно. Приходится считаться с беспощадной действительностью.

Он мрачно закончил:

— Вот так, Игорь. Коллектив наш разваливается. Предсказываю, что за пихлюем Виталием и слюнтяем Лешкой потянутся многие другие.

6

Две первые недели января стояла ясная погода, морозы крепчали. Солнце все выше поднималось над тайгой, день светлел и расширялся, ночь отступала. Леша тоже получил письмо от родителей, деньги ему выслали. Один отец Светланы отмалчивался. Светлана раздражалась, когда Леша ее утешал.

От огорчения она даже в кино не ходила. С Лешей они теперь расставались только для сна — ели вместе, работали вместе, вместе коротали долгие вечера. Светлана выбрала для вечерних встреч ту самую прихожую перед сушилкой, где они объяснились, остальные места были заказаны — в комнате неудобно, в клубе — людно, на улице — морозно. Здесь было темно, прохладно и пустынно, мимо них изредка проходили, кто на двор, кто со двора, никто не задерживался. Леша бормотал, что ему совестно торчать на глазах, вроде, как столб — каждый проходящий толкнет ногой. Ей не было совестно, ничего зазорного они не делают, стоят и все. Он робко предлагал побродить, побегать, посидеть — она сердилась.

Она продолжала пилить его, он смягчался и просил прощения. Улучив минутку, она целовала его. Так проходили их встречи, то она раздражалась, а он извинялся, то он молчал, а она прощала его. Иногда они вдвоем молчали, глядя друг на друга, это были неплохие минутки, они захватывали больше разговора. Молчание было не пустое, а наполненное до краев, особое молчание, заколдованное немотой время, вдруг утратившее все свои события, звуки и предметы и превратившееся полностью в ощущение, что ты не один. Никогда в другое время, даже обнявшись, они не были так близки, как здесь, прислонившись к стене, безмолвные, разделенные коридорным проходом. Слово расковывало молчание, оно от вторжения слова становилось обыденным из очарованного, близость душ превращалась в беседу умов. Но, и слово говорило о молчании.

— Хоть бы что сказал! — требовала Светлана, вдруг словно пробудившись. — Ужас просто, немой, как пень!

— Да и ты ничего не говоришь!

— Мало, что я! А ты что-нибудь расскажи, а то я уйду. Интерес мне целый вечер промолчать!

— Хорошо, буду говорить, — говорил Леша и опять впадал в молчание.

А потом подходила пора расставаться, и они раз десять то подходили к дверям своих комнат, то возвращались обратно в прихожую.

— Ну, чего ты от меня хочешь? — спрашивала Светлана. — Зачем ты позвал меня назад?

— Да я, знаешь… хотел спросить, завтра в столовую пойдем вместе?

— Ну, конечно! Это можно было спросить и в коридоре. Ты подождешь меня. Только не торчи у нашей двери, это неудобно.

— Не буду. Покойной ночи!

— Покойной ночи!

Они снова уходили к своим комнатам. На этот раз Светлана возвращала Лешу в прихожую.

— Слушай, почему ты спрашивал насчет столовой? Может, ты не хочешь идти со мной завтракать?

— Нет, что ты! — уверял Леша. — Я для уточнения.

— Нет, скажи, что у тебя на уме? Ничего не скрывай!

— Светочка, ну честное слово!.. Просто спросил…

— А я не верю, — говорила она, чуть не плача от того, что все гладко и нет повода задержаться в прихожей. — Ты что-то думал.

— Вот еще, буду я думать! Ничего не думал.

— Хорошо, на этот раз я поверю. Только у меня сомнения…

— Не сомневайся, Света, неужели я тебя обманывал? Завтра, как штык, на этом месте.

— Не на этом, а у самого входа. Сколько тебе надо говорить, что здесь неудобно!

Они, наконец, расставались и торопились заснуть, чтоб скорее встретиться на другое утро.

В середине января над поселком разразилась сильная пурга.

Обычно метеобюро строительства заранее оповещало о приближении снежных бурь, но эту проглядели. Сперва повалил снег, потом с запада ринулся ветер. Скорость его нарастала с каждым часом. Утром, когда дневная смена собиралась на работу, было метров двенадцать в секунду, а уже через час радио с опозданием передало, что наружные работы отменяются, так как на дворе бушует десятибалльный ураган. Рев, грохот и свист наполнили тьму, стены бараков содрогались под давлением ветра.