В глухом углу
Шрифт:
— Полдня прошлялся, — неприязненно сказал Вася, — до конца смены не наберешь урока.
— Тебя не касается, — пробормотал Виталий, и, выбросив золу, взялся за молоток.
От злости он с силой пихал землю клинком вибрирующего молотка, наваливался всем телом на рукоятку. Оттаявший грунт легко рассыпался, кололся на куски, отслаивался пластами. Виталий работал вначале с ожесточением, потом ожесточение превратилось в увлечение — ему нравилось, что твердая, веками слежавшаяся земля так податливо ему уступает. Он шептал про себя, веселея: «А вот я тебя! А вот я тебя!» Он вспомнил, как еще недавно, всего полгода назад, он долбил
А когда пришла усталость и Виталий разогнул замлевшую спину, он удивился, до чего же много сделано за какой-нибудь час. Раздробленная, разрыхленная земля вспухла в котловане, как тесто в тазу. Виталий схватил лопату. Лопата с одного нажима ушла по ободок. Когда он кончил выборку разрыхленного грунта, в метре от котлована громоздился внушительный земляной барьер. Виталий оперся о рукоятку лопаты, с удовлетворением оглядывая свое рабочее место.
К нему подошел Саша.
— Здорово расшвырялся! С чего это тебя так понесло?
«Он наступил могучей ногой на грудь земле!» — подумал Виталий, а вслух ответил: — Не люблю чикаться. Работать так работать!
Уязвленный Саша почуял укор себе.
— Думаешь, надолго тебя хватит? Через час выдохнешься.
— Бабушка гадала, только врет, старая — вроде тебя!
На это Саша не сумел ответить. Помолчав, он спросил:
— Насчет перевода — ходил? Что Усольцев сказал?
Виталий со скукой передернул плечами.
— А что он скажет? То же, что вчера, — подбери местечко, перебросим. Я все осмотрел — нет хороших мест. И в плотницкой, и на штукатурке — занятие для пацанов и девчат. Здесь определенно лучше — свежо, прохладно и солнышко светит.
Он вылез из котлована и присел на кучку выброшенной земли. Глухие тучи разорвались, мчались островками и клочьями. В провалы туч выбрасывалось кипящее холодным огнем солнце — снег вдруг вспыхивал, как подожженный, темный лес светлел, в воздухе загорались мириады крохотных огоньков и все кругом словно затягивало сверкающим туманом. Потом солнце пропадало в новых тучах, снег опять становился серым, лес — темным, а воздух, погасая, — прозрачным.
Виталию стало жарко, он расстегнул полушубок.
— Хана зиме! — сказал Саша. — Больше морозов не будет.
— Самоё трудное — позади! — подтвердил Виталий.
— Ты возвращаться в Москву собирался — не раздумал?
— Только что с Лешей толковали — решили оставаться.
Саша оживился.
— Ну? Спрыснуть это дело надо.
— Твоего разрешения ожидали! Сегодня вечерком спрыснем. В магазине появились армянские портвейны.
— От портвейнов голова болит! — авторитетно разъяснил Саша. — Нужна беленькая. Поручи это дело мне.
Виталий поколебался, потом достал из бумажника сотню.
— У Лешки возьмешь еще, если не хватит. Значит, вечерком после кино, лады?
Саша жадно схватил деньги.
— Вы идите в кино с Лешкой, а я похлопочу насчет вечеринки.
4
Георгий
одевался для большого выхода — вытащил лучший костюм, завязывал галстук. Товары, принесенные братом из магазина, ему не понравились.— Не слишком ли много, Сашок? Две бутылки спирта!
— Да нет водки в магазине. Ты не сомневайся, разбавим водичкой. А компания у нас большая — человек десять.
Он приврал, зная, что иначе от брата не отвяжешься.
— В честь чего же такое торжество? Вроде, до пасхи далеко.
Саша принялся врать дальше.
— Первый раз наша бригада перевыполнила план, а Леша с Виталием получили из дома переводы — денег невпроворот. Ставят всем угощение, тебе тоже.
— Сегодня мне требуется запах роз, а не водки. Дай-ка вон ту баночку с одеколоном, Сашок.
Он ушел, не думая больше о брате и его выпивке. Сашок умеет обращаться с водкой, вот уже два года он не напивается. Понимание меры пришло после неприятности в милиции. Брат ударил постового — пришлось несколько месяцев горестно размышлять о вреде пьянства. Остальные Георгия мало интересовали, пьяниц в поселке не было, тем более, не выпивохи Леша и Виталий.
Этот вечер Георгий собирался провести с Леной. Он не очень торопился на свидание. Он не был уверен, нужно ли оно. Он с удивлением открыл в себе, что вообще ни в чем не уверен. В Москве он действовал, не раздумывая, о нем говорили: «Жорка раньше въедет в ухо, потом поинтересуется — кому?» Здесь он размышлял, не действуя, мысль разъедала поступок. Отношения с Леной были ясны до того, что ничего не было понятно. Он не мог поверить в такую ясность и запутался.
Они встречались каждый день, бродили и разговаривали. Возвратившись, Георгий удивлялся — пустая встреча, ни туда, ни сюда, кроме слов. Он вспоминал себя прежнего — вряд ли кто бы поверил, что он способен вечера шататься с девушкой, не пытаясь даже поцеловать ее. Чесать язык лучше с друзьями, а не с девчатами. Но и встречи с товарищами всегда содержали ясную цель — вылить, пойти в кино или на матч, поиграть в футбол. Беседа была попутна. С Леной беседа становилась целью свидания.
Он задумал проверить, куда метят события — на разрыв, на сближение или на прежнее устоявшееся и приятное топтание на одном месте. Надо было посидеть с Леной за столом в присутствии рюмочек и тарелочек, а там будет видно.
Лене в этот вечер нездоровилось, она куталась от ветра и не пожелала ни в лес, ни на реку.
— Остаются тысячи чудеснейших мест, — объявил Георгий. — Театр, рестораны, музей, бега, футбольный матч, художественная выставка, дом моделей — куда прикажете?
Лена вздохнула.
— Боже, сколько бы я дала за билет в театр! Так хочется повеселиться в тепле!
Тогда он предложил то, к чему уже много дней готовился:
— Пойдемте на гору, Леночка. У меня чудесная комнатушка, тепло, светло и мухи не кусают.
Она раздумывала, он ласково коснулся ее руки.
— Вы, кажется, меня боитесь? Я страшный только по виду. Живых людей не ем, вас — тем более.
— Невкусная?
— Колючая. Для беззубых противопоказано.
— Что вы беззубый, я не очень верю.
— В обращении с девушками зубы — это комплименты. Хорошее слово кусает за душу. Комплименты вы запретили.
— Не терплю слащавых фраз.
— Поэтому я подавляю сравнение, которое всегда является мне, когда вижу вас.