В горах Тигровых

— Значитца, убить этого, поставить другого? Доброго? — усмехнулся Феодосий — Може, и так, но игде найти доброго-то царя?

— Можно найти, можно. Только нашенского, мужицкого, — прогудел Иван Воров — И пошто тебе дали вечную каторгу? Вот Ермила — тот да, тот бунтарь. А ты просто пичуга, даже не знаешь, где искать доброго царя, — отмахнулся он от студента — Ермиле бы грамотешку, и дело пошло бы. Так я говорю, Ермила?

— Так альбо не так, а царя надыть менять, — ответил Ермила — Живем пока малыми бунтишками, а в них проку на грош. Но и из грошей получается рупь.0

Феодосий рассказывал, как его брат Никита убил кулаком урядника, посетовав при этом, что тот хлипче турка оказался.

Все захохотали. Ермила ржал громче других, задрав бороду.

— Значит, трах его по башке — и нету? Хлипче турка! — выкрикивал он сквозь смех — А? Да? Брыкнул ногами — и нету. Так бы царя — одним махом, трах — и нету! Ха-ха-ха! Потом и его ярыжек.

— Э, брось, Ермило, царская власть от бога, ей несть конца. Другой не могет быть, а ежли будет, то уже от антихриста, — заговорил Ефим.

— Молчи, дурак. Отогрелся, снова за свое. Мало тебе бог шлет испытаний. Погоди, пошлет такое, что волком завоешь. Так вечно не будет, выпрягется народ, как уросливый бычишко из ярма, и понесет, тогда держись Расея! — оборвал Феодосий.

— Умного и доброго царя поставим, — тянул шею студент — Своего царя!

— Своего. Это верно! Мужицкого царя, доброго, умного, нашенского, — согласился Пятышин.

— Цари, цари! Все они одного поля ягода, сядет тот мужицкий царь на шею народа и ноги свесит. Забудет, что жил в нужде, голоде и холоде. Плохое быстро забывается. Сытый голодному не товарищ. Вона Фома, пока был богатеем, так нам шеи крутил, смяла житуха — притих. Но коль снова вырвется в люди, то не будет нам поблажки от него. Затопчет и сомнет. Не царя надобно, а власть всенародную, как есть в Беловодье! — гремел Феодосий.

— Ивана-дурачка поставим в голову. Они в сказках завсегда вначале дурачки, а потом умными и красивыми делаются.

— Бороду ему вначале надыть расчесать, угоить самого, может, и выйдет из него царь, — начали похохатывать мужики после сытной каши — Но игде сыскать такой гребень, чтобыть его бородищу воровскую расчесать?

— Будет царем — найдется гребень.

— Убить надо этого царя! — тянул свое студент, отрешенно смотрел на людей.

— Студентов ставить надо в голову, они башковитые, книги шпарят, будто на коне несутся, — хохотал Иван.

— Нельзя студентов, оки в бога не верят, — гудел Ефим.

— Можно и без бога, была бы божеская житуха, — гремел Феодосий.

— Подымайсь, каторга, стрелять будем! Прекратить крамолу.

— А мы Пушкина в голову поставим, он знат мужика, читал я его сказку про Балду и попа. Ладная сказка. Знат тот Пушкин нашу беду.0

— Пушкина нет уже на свете, Пушкин погиб от руки убийцы! — выкрикнул студент.

— Не трогайте его, снова нашла блажь. В голове что-то перевернулось, — бросил Ермила — Забили его жандармы.

— Богохульник он, такое писать про попов. Ить тому Пушкину мало бы каторги! Богохульство и крамола! — шипел Ефим.

— Убит, значит, Пушкин… Жаль, хороший человек был. Головатый, душевно писал, — пожалел Феодосий — Хорошо написал про жадность поповскую.

— Царь убил Пушкина. Царь — злодей! Его слуги — сволочи!

Буря чуть приутихла. Бабы с детьми заползли в палатки, из труб над палатками вылетали снопы искр. Теперь никто не замерзнет. Спасли пермяков костры каторжан.

Из-за костров вразнобой охнули ружья, залп, будто простонав навстречу буре, принес смерть. Студент вскочил, зажимая рукой грудь, закачался, еле слышно промычал:

— Убивают… — и сунулся головой в костер. Но Феодосий выхватил из огня студента, выпрямился, подержал умирающего на руках, пристально посмотрел на жандармов, которые спешно заряжали ружья. Вскочили каторжане, сбились в кучу мужики. Феодосий положил умирающего на истоптанный и почерченный цепями снег, схватил топор и спокойно, но громко сказал:

— Боже, боже! Ну, сколько можно изгаляться над людьми? А? Бей татей! В бога мать!..

За метелью послышался звон колокольчиков. Лихая тройка подкатила к костру. Из кибитки выскочил морской офицер, на ходу сбросил тулуп и упругим шагом подошел к замершей толпе.

— Ваше благородие, бунт каторжные чинят, мужики им потворствуют, — подскочил к офицеру безусый убийца — Прошу вас оповестить тюремные власти в Томске о беспорядках. Пусть шлют подмогу!

— Господи, что творится на Руси? — простонал моряк — Лучшие люди гибнут! Произвол! Каторга! Когда этому будет конец?

— Не слушают приказа, вольничают. Что делать? — стонал жандармский офицер.

— Быть человеком!.. Разве они напали на вас?

— За неподчинение приказано стрелять!

— Мальчишка! Подлец! — Моряк резко отвел руку и влепил жандарму звонкую пощечину — Вот так-то Моя фамилия Невельской, можешь пожаловаться. Поехали. Хотели передохнуть, но…

Усталые кони взяли с места, и скоро затих перезвон колокольчиков за метелью.0

— Бей супостатов! — снова заревел Феодосий. Но его остановил Сергей Пятышин:

— Кончай, Феодосий, не время и не место. Не каждый бунт к ладу. Кто знает, что то был за офицер, доложит тобольским властям — и с ходу в петлю. У нас веревки вить умеют.

— Пошли, каторга, новые костры распалим! Этот дурак может еще что выкинуть, — сказал Ермила Пронин — Сдюжим, пошли.

Звякнули кандалы, послышалось привычное: дзинъ-трак-трак! Потянулись санки в белую мглу, на последних лежал убитый студент.

К утру буря стихла. Пермяки снялись, как стая припоздалых гусей, потянулись косяком к уже недалекому Тобольску.

Обоз полз, выпадали из серого кома люди, часто срывались с облаков февральские метели, но это уже был последний стон зимы, последний вскрик. Скоро весна. Надо успеть проскочить Омск и подыскать место под деревеньку где-нибудь на берегу реки.

7

Сладкий сон досматривал Андрей. Хотел открыть глаза, но веки слиплись от усталости, тяжелые, не поднять. Услышал голоса, незнакомую речь. Это Абугалий что-то говорил женщине.

А он говорил:

— Жить будут. Джигит крепче женщины, той будет плохо, долго болеть будет, кумысом надо поить будет, долго поить, а то пропадет. Совсем молодые. Куда бегут? Зачем бегут?

Наконец Андрей открыл глаза. Повел глазами по жилью. Они были в кибитке казахов-кочевников. Абугалий склонился над ним с кружкой в руке, улыбнулся, сказал:

— Жить будешь, джигит, сильный джигит, кумыс пить надо, много барашка есть надо, горькой травы пить надо. Жить будешь. Бабушка Мариам вылечит вас.