В городе Сочи темные ночи (сборник)

Ты хочешь бросить гранату, когда тебя пихают в метро? Я тебе помогу. На днях поговорю с начальством, скажу, что есть у меня знакомая молодая привлекательная дама с чрезвычайно развитыми милитаристскими наклонностями. Добавлю, что она мечтает научиться метать гранаты, стрелять, управлять боевыми машинами. Они обрадуются и быстренько оформят тебе по-весточку, которую ты получишь через свой райвоенкомат… Нет, ты не волнуйся, это я так пошутил.

Я очень боюсь по возвращении домой стать паразитом. Все-таки искусство это не профессия, это занятие, служение, призвание… Даже Рублев, даже летописцы наши, зодчие, — все они не были профессионалами. Рублев был прежде всего монах, ведший очень трудную аскетичную, истинно духовную жизнь. Свое искусство они приравнивали молитве единорусскому, всесветному Христу. И потому не случайно, что такое искусство прошлого века. Оно ведь содержало цельную, ясно выраженную духовную идею, объединявшую всю начальную и средневековую Русь.

Мне придется еще поискать свой образ жизни, даже в чисто социальном плане. Еще недавно гражданская жизнь после дембеля казалась мне уже сама по себе неким абсолютным счастьем, пределом желаемого. Теперь, когда она надвинулась, как берег к подплывающему катеру, я различаю в ней смутные фигурки грядущих нелегких вопросов.

Однако ж и служить мне еще три месяца. О, это немало! Будни заполняются работой, дежурствами, чтением, шахматами, сном…

Ну вот и все. Скоро 7.00. Буду всех будить.

Все мое письмо свожу к двум мыслям:

1. Людей надо любить — не за то, что они хорошие и близкие.

2. Искусство должно содержать объединяющую идею человеколюбия, правды, нравственности.

Для того чтобы глубже разобраться в этих понятиях — обратись к своей национальной культуре.

Я ни в коем случае не морализировал, не поучал тебя, просто, как и тебе, мне необходимо привести в порядок некоторые свои мысли и чувства.

Б к;

пос. Степнячка в. ч. №…

ТОЛЛОРАЙТ. ШТАТ КОЛОРАДО

Самолет сперва сделал посадку в Денвере. Это город среди степи. Вдруг среди выгоревших трав появились взлетно-посадочные полосы аэропорта. Аэропорт огромный, пустынный, безжизненный. У каждой авиакомпании свое здание размером с Шереметьево-2.

В полумраке одного такого здания летчики отвели нас в комнату, где сидели пограничники. Так, по-видимому, их надо называть. Их было двое в зеленых рубашках с большими золотыми звездами на карманах. Шлепнув печать нам на паспорта, один из них, тот, что постарше, широко улыбнулся и сказал (моих знаний английского хватило, чтобы понять):

— Добро пожаловать в Америку!

Мы поулыбались друг другу. Вышли.

Негода вдруг закрыла лицо руками и побежала в туалет. Там ее долго рвало. Видимо, организм почувствовал, что ей предстоит долгая и трудная связь с этой страной.

Из-за Негоды вылет задерживался. В наш самолет добавились еще пассажиры. Пожилой негр и сопровождающий его человек, который нес футляр с музыкальным инструментом.

Наконец полетели дальше. До Толлорайга лету было где-то полчаса. Но эти полчаса оказались самыми трудными.

Мы летели над горами. Горы были высокие, брюхо самолета почти касалось их. Между горами самолет почему-то падал вниз. К тому же поднялся ветер, и началась тряска.

Всем стало тревожно.

Французский режиссер закутался в плед. Миу Миу зачем-то раз пять смазала руки кремом. Но особенно недоволен был пожилой негр. Он судорожно вцепился в подлокотники кресла и беспокойно оглядывался.

Я сидела на диванчике, спиной к иллюминатору и то принималась фантазировать на тему, а что будет, если оба летчика вдруг разом потеряют сознание, то выворачивала шею, пытаясь насладиться раскинувшимся под крылом самолета пейзажем.

Наконец мы увидели на горном плато сарайчик с антеннами.

— Толлорайт! — радостно сообщили нам летчики.

— Где?!

Они показывали вниз.

Внизу расположена была деревенька — четыре длинных ряда домов, очень напоминающие Подмосковные.

Это был город Толлорайт.

Как мы потом узнали, город этот был основан постаревшими хиппи, которые уже перестали хипповать и считали себя интеллигенцией. Устав от шума больших городов, они построили здесь, на природе, среди гор, деревянные дома — экологически чистое жилье. И работали в них на своих компьютерах. А чтобы не скучно было, эти бывшие хиппи устраивают себе всякие фестивали: музыкальные, театральные и кино. Или семинары, по экономике например.

Как выяснилось, в Америке почти каждый город имеет свой кинофестиваль. Без призов. Просто, чтобы время провести культурно. И приглашаются со всего света люди, а киноманы смотрят их фильмы.

Кинотеатры были расположены в сараях. Зрители сидели на деревянных лавках. Нас предупредили, что по ночам холодно и наряжаться тут не принято. Поэтому на премьеру фильма "Маленькая Вера" в этом славном городе мы вышли представляться публике в теплых спортивных костюмах.

Нас познакомили с негром, что летел с нами в самолете. На земле он чувствовал себя намного увереннее и расслабленно улыбался, показывая белоснежные зубы. Это оказался знаменитый на весь мир саксофонист. Я не увлекаюсь джазом, потому фамилию его сразу же забыла. Саксофонист поинтересовался, знают ли его в России.

— Ну конечно же! — заверили мы его. — Только вас и знают! Вы же самый знаменитый!

Он очень обрадовался.

Этот кинофестиваль мне понравился. Собралось здесь много известных людей, многие так же, как и мы, приехали сюда из Монреаля, но на обычных рейсовых самолетах с пересадками. Приехали для того, чтобы, валяясь под солнышком на лужайке, рассуждать о связях кино и театра.

Или подняться высоко в горы на пикник, посвященный советскому и китайскому кино.

Бывают приятные воспоминания, которые яркой картинкой встают перед глазами так часто, что в конце концов они становятся как бы засаленными, словно страницы зачитанной книги из школьной библиотеки. Но все равно они остаются милыми сердцу приятными воспоминаниями, и сознание возвращается к ним вновь и вновь.

Но, увы, с течением времени засаленность увеличивается. К ней прибавляется еще некая истрепанность. И вспоминаешь уже механически, чтобы отвлечься от неприятных мыслей или раздражающих фактов, и относишься к этому, как к лекарству.

И так до тех пор, пока не произойдет еще одно, следующее кратковременное счастливое событие. И тогда набрасываешься на него истосковавшейся по положительным эмоциям душой, и рассматриваешь это событие со всех сторон, и каждый раз отмечаешь новые краски и нюансы, которых, может быть, и не было в действительности. И так постоянно. И это называется жизнь.

Я люблю стихию. Шторм, бурю. Я гуляю, когда сильный ветер и дождь. А если в метель сверкают молнии, у меня повышается настроение.

Одно время я мечтала быть геологом. Бродить по горам и собирать камни. В американских горах я прожила всего неделю. Но этой недели хватило надолго. Купание в океане на пляже в Рио-де-Жанейро и американские горы вот уже пять лет греют меня скучными московскими зимними вечерами.

Пикник на вершине запомнился на всю жизнь. Со всех сторон до горизонта покрытые лесами горы. Переливы зеленого и голубого цвета, которые становились то бледней, то ярче в зависимости от того, скрыло ли облако солнце, до сих пор вызывают у меня невольную улыбку.