В городе Сочи темные ночи (сборник)

На аллее, что спускалась к морю от гостиницы для иностранных туристов, толпились спекулянты и отдыхающие. Цыганки пытались продать Степанычу косметику для любимой, а для ребенка жвачку "Дамбо". Интеллигентного вида польские дамы предлагали шампуни и белье. Им нужны были рубли для покупки золота, чтобы потом перепродать его за доллары туркам. У коротко остриженного, с большим синяком под глазом парня Степаныч купил голландские лезвия для бритвы.

При входе в гостиницу швейцар с бакенбардами и в униформе требовал пропуск. Сунув ему двадцать пять рублей, Степаныч вошел и огляделся.

В вестибюле было многолюдно. Из бассейна выходили люди в махровых купальных халатах с влажными волосами. В баре пили коньяк, дергали ручки "однорукого бандита" и матерились при отсутствии выигрыша пожилые ухоженные мужчины с теннисными ракетками и ярко накрашенные женщины в туго обтягивающих пышную грудь майках с иностранными надписями. По внешнему виду и манерам Степаныч определил, что это отдыхают труженики торговой сети. Московские валютные проститутки, приезжавшие работать к морю, весело общались с помощью жестов с группой финских лесорубов.

Степаныч пошел в магазин "Березка" и внимательно изучил ассортимент товаров, которые продавались за валюту. Подумал, если б Жанна была с ним, сколько всего хотелось бы. А сейчас — полное равнодушие! Он с удовольствием послал подальше ошивавшегося возле магазина парня, который предложил купить доллары — один к пятнадцати.

Наконец Степаныч подошел к окошку, за которым сидела пожилая женщина с усами — дежурный администратор гостиницы.

— Нету мест! — сурово сказала она.

Вложив в паспорт пятьдесят рублей и фотографию, где он снят в обнимку со Сталиным и государственными деятелями, Степаныч протянул его администратору:

— Люкс на одну ночь!

Администратор внимательно на него посмотрела, оценила внешний вид, потом вынула из паспорта деньги и фотографию. Фотографию она изучала долго.

— Манана! — позвала она. — Ты посмотри, что он мне дал!

К ней подошла молоденькая беременная, взяла фотографию и закричала радостно:

— Гиви!!! Как он плохо выглядит!..

— Диету не соблюдает, вот печень и болит, — сказала администратор.

— Работы много! — вставил Степаныч.

— С киностудии приехал? — спросила у него администратор. — Был у меня лет двадцать назад один с киностудии… Потом его уголовный розыск искал…

2

Под ногами скрипела галька. Шумели волны. Еще болело заложенное после самолета левое ухо, и было немного стыдно перед матерью за то, что сбежала с деньгами. Но припекало солнце, Лена подставила ему лицо, и стыд растворился. Она забыла про всех и в первый раз за долгое время почувствовала блаженство.

Вдали, у горизонта, плавали рыболовные суда. В набежавшей на берег волне что-то блеснуло. Лена наклонилась и увидела среди гальки монету, подняла ее.

Монета была с иероглифами и дырочкой посередине.

— Чего там? — услышала она за спиной мужской голос. — Покажи!

Она разжала кулак и показала монету небритому человеку в широкой кепке, кавказцу по виду.

— Дай сюда! Я здесь с утра хожу! Это мой участок…

Глаза его при изучении монеты светились фанатичным блеском. Лена поняла, что, скорее всего, это — полоумный нумизмат, не стала связываться, пошла дальше.

— Стой! — закричал он опять. — Слушай, девушка, приходи в шесть вечера к театру. Я тебя под пальмой ждать буду! Со мной пойдешь, я тебе сад покажу, мандарины… Видела, как мандарины на ветках висят?.. Придешь?

— Обязательно, — усмехнулась Лена.

На набережной она села на лавочку у куста с желтыми маленькими цветами. Они пахли, как грейпфрут, кисло и горько. Пели птицы.

3

У Степаныча был роскошный номер на четырнадцатом этаже: две комнаты, на полу ковер, огромный балкон с видом на море и горы.

"Только раз. Только миг человеку все небо открыто. И мгновеньем одним все безмерное счастье избыто", — вспомнил он предложение из прочитанной в больнице книги.

Степаныч посмотрел с балкона вниз. Люди казались муравьями — деловито копошились среди деревьев в парке.

Вокруг кружили чайки, ожидая, что он бросит им хлеб.

— Пошли отсюда! — замахал на них руками Степаныч. Эти птицы ему не нравились, уж больно душераздирающе орали.

Сняв полушубок, он остался в своем красивом костюме с голубым отливом. Разложив на столе купленные на рынке мандарины и зелень, поставив два бокала и бутылку вина, он сел на плетеный балконный стул и задумчиво стал смотреть на небо.

Смысла жить больше не было никакого. Невыносимо тяжело было думать о Жанне, а если не думать о ней, то в голову лезла тревога. Сильно участившиеся за последнее время встречи с клиентами, деньги, которые давно были истрачены, ясно обозначали дальнейший жизненный путь Степаныча: следственный изолятор — суд — этап — зона.

Уж лучше сейчас все закончить.

Если до боли в глазах смотреть на солнце, а потом на кресло напротив, то можно увидеть сидящую там Жанну в нарядном платье, что он подарил.

Степаныч налил вино в оба бокала, чокнулся со вторым, выпил. Взял мандарин, предложил его Жанне.

Она засмеялась.

Степаныч выпил еще вина.

Бутылка опустела.

Степаныч принес из комнаты вторую.

— Девочка моя, — прошептал он. — Мне так хорошо здесь с тобой… Я так хочу, чтоб ты была счастлива… Сегодня — особый день! Мы встретились!..

Ком подкатил к горлу Степаныча. Он замолчал, сдерживая слезы.

Ему было очень жалко себя.

Вот последний день наступил. Вся жизнь как на ладони. Вспомнить нечего.

Ничего ярче, чем встреча с Жанной, с ним не случилось. Единственное светлое пятно в бесконечной серости. Сейчас эта серость закончится. И закончится тоже ярко!

Обидно. Почти всю жизнь по радио и по телевизору он слышал, что, как и каждый советский человек, он безмерно счастлив уже только потому, что родился здесь, в СССР… А в этом факте ничего счастливого-то и не было. Степаныча дважды судили за обман, за мошенничество. Он отсидел за это. А кто будет судить тех, кто изо дня в день обманывал его и еще миллионы людей? Степаныч зарабатывал деньги нечестно. Но кто виноват в том, что если зарабатывать деньги честно, то их хватает только на картошку с хлебом, молоко и пшенную кашу?