В городе Ю. (Повести и рассказы)

— Только учтите — в течение суток никого нельзя сюда запускать! — я говорю.

— Это уж вы учтите! — усмехнувшись, дежурный говорит.

Закончили, выскочили на воздух.

На пыльной вывеске «Следственный отдел» Николай написал пальцем: «Ура!»

Помчались. На замусоренном пустыре валялась пластом собака, словно часть этого мусора, но решила вдруг отделиться — вскочила, резко залаяла, обозначила себя — и снова рухнула.

— Туда-то на машине нас везли — а обратно пешком! — Николай проговорил на ходу.

— А что ты — еще не наездился? — удивился я.

— Вообще-то да! — согласился Николай.

— И-и-и-диные карточки! — пронзительно кричали у метро.

— Эх, жаль, не по карману пока! — вздохнул я.

Мы бежали вдоль больницы. Больной с третьего этажа кричал что-то через газетный рупор своей жене.

Между тем уверенно вечерело.

Радостные, мы ворвались в наше любимое кафе.

— Здравствуйте! Вы нас еще не забыли?

Наступила некоторая пауза.

— Не забыли! — нервно повар ответил.— Но скоро уже закрываемся. Ничего нет. Только макароны с лапшой.

— Отлично! — воскликнул я.— Макарончики с лапшой — любимая моя еда! А если обсыпать еще поверху вермишелкой — полное объедение!

Повар ушел, загремел баками.

— Все съели! — вернувшись, угрюмо сообщил.

— Как же так? — воскликнули мы.— Нас же не было? Кто же съел? Разве кто-нибудь это любит, кроме нас?

Понуро побрели.

— Ну ничего! — сказал я.— А давай вместо физической — духовной пищей питаться! Вот — афиша, гляди! Вера Зазнобина. Популярные песни! Пошли?

Сели в девятом ряду, долгое время крепились, но когда запела она нашу любимую «Ёлы-палы» — не удержались, стали с Николаем подпевать.

Тут дежурный администратор по проходу к нам подполз по-пластунски, зашептал:

— В милицию захотели, да?

— Нет,— вздохнули.— Нет… Второй раз уже не потянуть!

Пришлось уйти. Примчались ко мне домой.

— Хотелось бы пожать немного плодов! — Николай говорит.— Я имею в виду: за духовной пищей обязательно физическая должна идти!

— Так ничего ж нет! — воскликнул я.— Вот — только коробочка какая-то… написано «Кекс»… внутри почему-то порошок.

— Знаю! — вскричал Николай.— Это надо в формочке печь!

— Так долго, наверное…— Жадность душила меня.— Ночь уже…

— Ну и что? Хорошее дело! Ночной кекс! Думаю,— Николай говорит,— что можно даже традиционным это сделать: «Ночной кекс». Единомышленников на это дело приглашать — спорить, хохотать! — Возбужденно по кухне заметался, нашел формочку, засыпал порошок.

— Думаю,— я сказал,— что в эти ночные часы… более близкого нам человека, чем дежурный милиции, не найти!

— Точно! — Николай говорит.

Узнали телефон нашего отделения, набрали номер… Знакомый голос!

— Алле! — взволнованно Николай залопотал.— Это дежурный?! А это мы!.. Не забыли еще нас?.. Ну да!.. Хотим вас пригласить — в смысле, когда освободитесь — на ночной кекс!.. Адрес какой? — На меня посмотрел, потом вдруг неожиданно трубку повесил.— Ишь, хитренький какой — адрес ему!..

Кекс почему-то слегка сгорел. Пожевали кекса, запили оробеловкой. Помолчали.

— Ну… чего такой грустный? — Николая спрашиваю.

— Я не грустный, я — надменный! — Николай отвечает.

— Вот — так и спи давай! — говорю.— Очень тебе идет.

Утром я проснулся, вскочил, крякнув, принял ледяной душ, гикнув, выпил чашечку кофе… Кран вдруг распелся — тоже, певец!

Выскочили на улицу.

— Ну все — я пойду! — Николай говорит.

— Давай. Я буду тебе махать.

— А я буду постепенно уменьшаться.

— Договорились! — Руки пожали.

— Только должен сперва понюхать розу — давно не нюхал роз! — Николай говорит. Решительно, прямо по газону, пошел к кустам. Какой-то общественник погнался за ним — но Николай, нюхнув розу, увернулся от него, выскочил на проезжую часть. Мимо с ужасным почему-то грохотом мчалась телега, Николай боком вскочил на нее, помахал общественнику (и мне, надеюсь?) рукой и унесся вдаль.

Прощай, милый! Гуляй, веселись — запасайся легкомыслием на черный день!..

Часть ласточек реяла высоко, часть на всякий случай низко.

Я сел в автобус.

Третьи будут первыми

В последний день перед отлетом на конференцию вдруг решено было взять вместо меня уборщицу. Ну, что ж, это можно понять: от меня какой толк? Ну — отбубню я свое сообщение, и все, а та и уберет, и постирает, к тому же молодая очаровательная женщина — это тоже немаловажно!

Но, к счастью для меня, уборщица от поездки отказалась — то ли муж ей не разрешил, то ли ребенок, точно не известно. Таким образом, один я поехал такой, остальные — начальники, хотя они к теме конференции ни малейшего отношения не имели.

Правда, в самолете я вдруг старого друга своего Леху встретил — давно не виделись.

— А ты откуда здесь взялся? — я удивился.

— Не было б счастья, да несчастье помогло! — Леха усмехнулся.— У шефа теща заболела — так что я вместо нее!

С самолета нас в элегантнейший отель привезли — правда, нас с Лехой сунули в каморки на последнем этаже. Вышел я на балкон — на соседнем балконе Леха стоит.

— Вот так вот! — горестно говорит.— А ты как думал? Ну, ничего! — злобно усмехнулся.— Мне сверху видно все — ты так и знай!

— Наверное,— говорю,— надо уже в холл спускаться, все, наверное, уже там?

Долго до нас лифт не доходил, наконец поймали, спустились в холл.

Вскоре вслед за нами сам Златоперстский спустился со своими питомцами — Трубецкой, Скукоженский, Ида Колодвиженская, Здецкий, Хехль.

— Да… дружная команда! — исподлобья глядя на них, Леха пробормотал.

Тут маленький человек появился в огромной кепке, с некоторыми здоровался, некоторых пропускал.

— А это кто? — испуганно я Леху спросил.

— С луны, что ли, свалился? — Леха говорит.— Это ж сам директор гостиницы, товарищ Носия! От него все здесь зависит!

— Неужто все?

Леха в ответ только рукой махнул, злобно отошел. А я на доске объявлений маленькое объявленьице увидел: «Не получившие командировочные могут получить их здесь, в комнате 306».

Радостно поднялся. Но Блинохватова, начальница оргкомитета, железная женщина, ни копейки мне не дала. Сказала, что вместо меня в списках значится уборщица, с женской фамилией, так что мне с моей мужской денег вовек не видать, причем с торжеством это сказала, даже с какой-то радостью — вот странно!