В гостях у Рема или разведчик из будущего

— Ясно. Снимайте швы и по состоянию больного принимайте решение сами. Если всё будет у него хорошо, то выписывайте, м-м-м, завтра с утра, если плохо, то дадим ему ещё сутки на восстановление, после чего выпишем всё равно. Я видел, что он хорошо себя чувствует, настоящий ариец!

Шварц кивнул, спрятав саркастическую улыбку. Всё же он добился своего. Так, незначительный укол, ради продвижения по карьерной лестнице. Его знакомая медсестра уже рассказала об этом случае своей знакомой медсестре. А та общается с женой доктора Фридриха Генера, что и руководил этой больницей. Ну, и герр Генер, соответственно, сделает выводы, и скорее всего, эти выводы не будут благоприятны для доктора Альфреда Кона. Пора бы уже очищать немецкие больницы от засилья евреев, пусть и женатых на немках. Додумав эту мысль, доктор Шварц, ответил доктору Кону:

— Да, удар по голове может приводить к самым разным последствиям, это зависит не от нас и даже не от него. Я понял вас, герр Кон, пойду готовить персонал к снятию скоб.

— Идите и не забудьте уведомить меня о результатах.

— Непременно, герр Кон, непременно.

И втайне злорадствующий доктор Шварц покинул кабинет главврача. Дойдя до своего отделения, он отдал необходимые указания и, вызвав фон Меркеля в специальный кабинет, приступил к работе.

Когда с Вольфовича сняли бинты, его рука непроизвольно метнулась к месту удара. И первое, что он нащупал, были металлические скобы, чем-то сильно смахивающие на скобы огромного степлера.

— Это что? — взвился Владимир Вольфович, ярко представив, как из выбритой проплешины на его голове торчат какие-то железяки.

— Скобы, — невозмутимо пояснил лечащий врач, беря в руки инструмент, весьма напоминающий обычные плоскогубцы. — Необходимо было скрепить осколки костей.

— Вы зачем из меня Франкенштейна сделали? У-ууу! Изверги! Садисты! Костоломы доморощенные!

— Ничего страшного, сейчас мы их извлечём.

Ловко подцепив одну из трёх скоб, врач резко за неё дёрнул. Шириновскому показалось, что его прошило разрядом тока.

— Не трогайте меня! — завопил он так истошно, что звуковой волной врача буквально откинуло в сторону, а две медсестры разбежались по углам.

— Да заткнись ты! — прошипел в голове Шириновского голос Маричева. — Что ты орёшь, как баба рожающая?!

— Так больно же! — гавкнул на него Владимир Вольфович, с ужасом наблюдая за повторным приближением врача.

— Предлагаешь оставить? Очень удобно, даже цветочки можно втыкать. Правда, расчёска цепляться будет, — съязвил Маричев.

Врач, с опаской глядя на бешено вращающиеся глаза странного пациента, подошёл чуть ближе.

— Не дамся! А-аа! — вновь заполошно заорал Шириновский, но крик его резко оборвался.

— Не позорься! — рыкнул Маричев и, собрав все силы, всё же не удержался и долбанул по сознанию излишне экспрессивного подселенца, лишая того возможности управлять телом.

Получив внезапный ментальный удар, Шириновский даже обрадовался, безропотно уступая пальму первенства (и страданий) бывшему владельцу, но не забыл предупредить:

— Только на время!!!

Вторую скобу врач вытаскивал в патологической тишине. Было слышно, как в окно бьётся какая-то муха, а вдалеке рокочет проезжающая мимо машина.

— Ну, вот и всё… — произнёс доктор, с удивлением взирая на абсолютно спокойного пациента. Даже не верилось, что совсем недавно он едва ли не истерил.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил его Август Отто фон Меркель в ипостаси разведчика Маричева.

«И всё-таки без последствий не обошлось, — решил врач, наблюдая за столь резкой переменой настроения. — Надеюсь, шизофрения у него не разовьётся. Пойду доложу», — и тут пациент резко потерял сознание.

Очнулся Вольфович примерно через час в своей палате. Дежурная медсестра обрадовала новостью, что, по его состоянию, пациента всё же оставляют ещё на двое суток. И оставляют чуть ли не по личному распоряжению начальника больницы.

— Вот видишь? — тут же обратился Вольфович к Маричеву.

— И что? — невозмутимо поинтересовался тот.

— Я победил! — тут же заявил Вольфович.

— Кого?

— Их.

— Чем?

— Своей волей!

— Ну-ну.

Собственно, внутренний диалог на том и завершился, а пребывание в больнице продлилось. Эти два дня ничего особенного не принесли, кроме улучшения общего самочувствия и понимания того, что на этот раз ему повезло. Окружающая обстановка стала надоедать, и сама по себе выписка уже не вызывала отторжения.

В день выписки, забрав свои документы и медицинскую карту, Шириновский вышел за порог больницы, попав сразу в народный парк. Звонко щебетали птицы, дул тёплый ветерок, а листва на многочисленных деревьях отзывалась на то тихим шелестом.

— Хорошо-то как! — вздохнув полной грудью, сказал вслух Шириновский. — Эх, хорошо-то как!

— Рано радуешься, сожитель, сейчас придётся хлебать дерьмо полной ложкой, фашист.

— От фашиста слышу! — мгновенно среагировал Вольфович, но настроение резко испортилось. — Ладно, ты прав, где моя большая ложка, пойду хлебать, — и, зябко передёрнув плечами, он пошёл по направлению к «своему» дому.

Пока шёл до городского трамвая, Вольфович невольно задумался. А вот на что он будет жить сейчас? Да, этим самым штурмовикам платят, и возможно, что неплохо платят, но идущие по улицам горожане не производили впечатления богатых. Бедность невольно бросалась в глаза, хотя шёл последний хороший год после кризиса 1923 года и гиперинфляции тех лет.

Большинство горожан одевались либо скромно, либо очень скромно, несмотря на то что царило почти лето и было тепло. Тут он вспомнил нищету 90-х в России и в чём-то даже посочувствовал немцам. В такие времена поневоле хочется сильной власти, чтобы она решила твои маленькие проблемы. Неожиданно в голове послышался голос Маричева:

— Сейчас везде промышленный кризис и стагнация в экономике. Началось всё в США, вот и Германии перепало, а ещё они тут репарации платят, тоже нагрузка на экономику. Так что в непростое время ты попал, любезный.

— Знаю я, что пристал?! — огрызнулся в ответ Вольфович. — Давай лучше веди домой.

— Да вон наш трамвай.

— Так, а деньги у нас вообще есть, а то выписали, словно выкинули?!

— Посмотри в карманах.

Из больницы Вольфовича выписали в том, в чём он туда и попал, а попал он в одежде штурмовика. Благо её отстирали от крови, как его, так и коммуниста. Воде, наплевать на людские разборки. Вода приняла кровь в себя и помирила обоих, ведь оба были немцами.

Сдав больничную одежду, он облачился вновь в коричневую форму, только кепи на голову невозможно надеть. Скобы с головы сняли, но часть бинтов на ней осталась, и кепка штурмовика банально не налезала на побитый коммунистами череп.

— Так, — начал он шарить по всем карманам, пока не нашёл не нашёл пять марок бумажками и полмарки мелочью, — ага, на трамвай хватит и даже на пожрать. В одном из карманов нашлась сложенная вчетверо бумажка, больше похожая на газету. Это действительно оказался листок газеты «Ауф гут дойч» («Чисто по-немецки») от 24 февраля 1920 года. Газета представляла собою грубую карикатуру на еврея-банкира на лицевой стороне с текстом об уничтожении процентного рабства.