В интересах государства. Дакия

Мда. Интересно, что скажет Тереза или ее любимый Штефан на такой план?

— Миш, ты рановато вышел. Там есть еще кое-что, — сказала Ира.

— М?

— Воспоминания о недавнем приеме в Русском доме. Там были мы с тетушкой. А я все гадала, куда она тогда запропастилась в самом разгаре веселья…

Судя по тому, как замедлилась ее речь, Ира все же решила посмотреть эту сцену. Но довольно скоро она ко мне вернулась.

— В самом Русском доме ничего не происходило. Зато после этого наш Шпеенхоф встречался ночью в той же самой церкви с женщиной по имени Тереза. Речь шла о поставке вооружения. И там фигурировала твоя фамилия.

Я кивнул своим мыслям. Видимо, как раз тогда НОАРДовцы выпросили новенькие штурмовые винтовки, планируя захватить поезд. Что ж, совсем уж списывать со счетов повстанцев я бы не стал: Штефан с подружкой все же попытались перестраховаться и набить себе цену. Правда, им не повезло — с заложником вышла осечка. И все же идея была здравая. Думаю, за мою башку Юсупов отвалил бы достаточно золота — лишь бы я просто больше не путал Аспиде карты.

— Ладно, Ир, хватит с него. Шпеенхоф не одарен, длительное вмешательство может ему навредить, сама знаешь.

— Хорошо, — отозвалась младшая Штофф.

Медленно, по миллиметру, я принялся отрывать руки от головы Шпеенхофа. От него все еще разило даже не страхом — ужасом. Но к этому добавилось и недоумение.

Закрыв канал к его менталу, Ира едва заметным жестом сняла с пленника заклинание оцепенения, и в следующую секунду он в корчах повалился на диванчик.

— Аааа! Голова! Господи, какая же мигрень! У меня сейчас глаза лопнут!

Сторожившая выход Грасс лишь криво усмехнулась.

— Скажи спасибо, что вообще выжил. Судя по всему, головушку-то тебе заминировали. И та боль, которую ты чувствуешь сейчас — лишь тысячная той, какую бы ты испытал, сдетонируй заклинание защиты.

Мы с Ирой переглянулись, и я пожал плечами.

— Не знаю, не испытывал. Но у тех, кому не посчастливилось, глаза натурально лопались, как перезревшие ягоды.

Шпеенхоф, уткнувшись правым виском в твердый подлокотник, лишь застонал.

— Таблетку, изверги… Прошу, дайте хотя бы обезболивающее…

Черт. У меня никогда не было мигрени, но вот матушка моя, настоящая, из старого мира, ими страдала. И в моменты приступов ей становилось до того плохо, что порой приходилось вызывать «скорую» — никакие анальгетики эту боль не брали. А врачи кололи какую-то адскую смесь препаратов, после которой мама едва могла проснуться наутро. Так что на мигрени я насмотрелся, и Шпеенхофа сейчас было по-своему жаль. Это не похмелье. Это в разы хуже.

— Не помогут тебе таблетки, — вздохнул я и, обойдя диванчик вокруг, присел возле австрийца. — Ладно. Считай, это жестом доброй воли.

Я протянул к нему руку, активируя целительный поток. Шпеенхоф вскрикнул, шарахнулся от меня и тут же издал стон, напоминавший брачный крик старого марала.

— С такой болью лучше не шевелиться, — улыбнулся я с цинизмом юного врача. — Сюда иди, смертник. Лечить буду. Ты нам нужен в сознании и добром здравии.

Наблюдавшая за этой сценой Ира поправила бретельку платья и озадаченно на меня уставилась.

— Признаюсь, я ожидала немного другого от допроса.

— Привыкай, — кряхтя, отозвался я. — У нас и не такой абсурд бывает.

Видимо, боль оказалась настолько сильной, что австриец передумал сопротивляться. Обреченно подставив голову больным виском поближе, он прикрыл правый глаз и скривил лицо в гримасе невероятного страдания.

Я быстро подхватил поток, шустро конфигурировал диагностику — а вот на красное вино этому товарищу лучше не налегать, оно нередко усугубляет головные боли. Ладно, не будем мучить. Быстро добравшись до очага боли, я сперва растворил источник, а затем добавил чистой целебной силы — заодно станет бодрее и протрезвеет. Хотя на его месте я бы уже давно был трезв как стеклышко.

— Ну как, полегчало? — спросил я, отстранившись от жертвы допроса.

Шпеенхоф осторожно кивнул и для надежности даже ощупал висок.

— Святая Дева Мария… Вы и правда умеете даже это…

— Мы и не такое умеем, как ты уже мог убедиться.

— Почему я все еще жив? Мне говорили, что если кто-нибудь…

Ира продефилировала к столику, налила воды и протянула пленнику.

— На ваше счастье, господин Шпеенхоф, мы не впервые сталкиваемся с подобной ловушкой, — тихо сказала она и оглянулась на меня. — Мой… Друг позаботился о том, чтобы сохранить ваши жизнь и рассудок.

Теодор фон Шпеенхоф залпом выпил поданную воду и с сожалением взглянул на опустевший стакан. А затем поднял на меня слезящиеся глаза.

— Выходит, вы спасли мне жизнь, господин?

— Я лишь выполняю свою работу, — спокойно ответил я. — Калечить и убивать людей мне не доставляет удовольствия. Нам нужны ваши сведения, воспоминания, но не ваша смерть.

— К слову о воспоминаниях, — Аня достала из кармана небольшой предмет и бросила в мою сторону. Я поймал его на лету и удивился тяжести. Это был маленький шарик из горного хрусталя, явно зачарованный на запись. — Для надежности лучше зафиксировать все, что вы увидели.

Здраво. Я передал камень Ире.

— Знаешь, как им пользоваться?

— Теоретически.

— Приступай к практике. А я пока побеседую с нашим гостем.

К Шпеенхофу вернулась способность трезво мыслить. Он с опаской покосился на меня, когда я придвинул кресло и расположился напротив пленника.

— Ну, Теодор… Могу я называть вас так?

— После всего, что здесь произошло, я не оскорблюсь.

— Замечательно, — я позволил себе любезную улыбку. — Вам известно, кто я?

Шпеенхоф внимательно изучал мое лицо. Вдумчиво, неторопливо — нервы у мужика были как канаты, что дало ему сто очков в моих глазах. Наконец, он откинулся на спинку дивана и ослабил галстук.

— Позвольте провести логическую цепочку. Вы оказались в доме Штоффов — значит, знакомы с ними. Или хотя бы с госпожой Ириной. Вы говорите по-гречески с русским акцентом, хотя, должен признать, языком владеете весьма недурно. Наконец, вы одаренный — причем настолько квалифицированный, что смогли снять защитный блок с моей памяти. Однако ранее я не видел вас в местном свете. Очевидно, вы предпочитаете скрывать свое пребывание в Букуреште. Учитывая все эти обстоятельства, а также характер моей деятельности и место нашей беседы, я склоняюсь к тому, что вы, господин, состоите на службе в особых органах Российской империи.

Грасс рассмеялась со своего поста.

— Браво, Шпеенхоф! Разложили как по нотам.

Я налил еще воды и подал стакан пленнику. Заслужил.

— Что ж, даже жаль, что вы так легко попались, Теодор.

— Поддался слабости, грешен, — отпив несколько глотков, ответил австриец. — Признаюсь, я не учел, что госпожа Ирина может быть замешана. Ее тетка сделала все возможное, чтобы убедить всех нас в том, что юная Ирина не принимает никакого участия в проекте. Снимаю шляпу, Ирина Алексеевна. Вы меня переиграли. И все же мою гордость уязвляет, что вы пригласили меня на ужин отнюдь не из личной симпатии. Признаюсь, я был окрылен надеждой.