В Иродовой Бездне (книга 3)

Начальник замолчал, а Пронкин, как бы продолжая его мысль, сказал: Когда человек теряет здоровье, вы должны особенно за ним ухаживать, чтобы он вышел на волю не инвалидом, а здоровым вернулся к семье и мог содержать ее. Мы понимаем, что вы, служащие, рабочие, крестьяне, временно изолированы, но придет день, когда вы будете снова участвовать в общем строительстве.

Да, мы просим вас, — сказал начальник управления Сиблага, — особенно заботиться о быте, здоровье вверенного вам контингента, наладить профилактику, уход за больными. Мы постараемся сделать все возможное, чтобы улучшить положение заключенных.

Лева с удивлением слушал начальство. Сколько пришлось ему пережить в прошлом и слышать от других об отношении начальства к заключенным! Это было нечто повое. Как будто среди туч прорвался солнечный луч и озарил все теплом.

«Почему, почему, — думал Лева, — такое высокое начальство стало как-то по-человечески относиться к заключенным? Неужели атеисты могут тоже проявлять гуманность — человеколюбие?»

Не прошло и нескольких недель, как заключенным был объявлен знаменитый «приказ 100 Я». Культурно-воспитательная часть прорабатывала его на собраниях вместе с заключенными. Это был приказ комиссара внутренних дел СССР Ягоды.

В нем указывалось, какими правами могут пользоваться заключенные, говорилось о человеческом отношении к ним, предлагалось использовать заключенных на разных работах только в зависимости от состояния их здоровья.

Да, это в глазах Левы и многих других был явный акт гуманности. Но что это, — спрашивал он себя, — почему, для чего? Может быть, и без Христа люди в состоянии быть добрыми? Говорят же ведь, что «человек меняет кожу», мало-помалу выковывается новый человек, везде и всюду добро должно торжествовать. Но Лева в глубине души был совершенно убежден, что прежде всего людям нужно Евангелие. И он решил лично прилежно молиться за комиссара Ягоду, чтобы Бог открыл ему глаза и он уверовал.

Ободренный указаниями начальства, Лева делал все для того, чтобы улучшить санитарный быт и лечение заключенных. Ввиду того, что среди больных заключенных было много людей, не знающих по-русски, Лева составил для амбулаторного приема упрощенный словарь узбекского, казахского, китайского, корейского языков для работников Сиблага. Он с успехом пользовался им. Вот входит на прием в амбулаторию узбек:

— Салям алейкум, уртак! — радостно приветствует его Лева. Больной улыбается, слыша слова на родном языке. Лева продолжает, заглядывая в тетрадку: — Кель маган ашиа (иди ко мне, друг). Нимбурта? — что болит?

Больной, указывая на живот, говорит: «Карын, карын».

— Коль наг чеш — снимай рубашку! — говорит Лева.

Но вот перед ним китаец, пытающийся что-то сказать знаками.

– Хо-и, — приветствует его Лева. — Юше мо бин? — (что болит?).

– Туи, туи, — говорит китаец и показывает на ногу.

Этот словарь Лева направил начальнику медсанчасти 9-го отделения Сиблага с просьбой размножить его для медработников лагерей. Но ответа на это свое предложение он также не получил. Наступал май, и Лева писал своим:

«Дорогие, любимые папа и мама! Мир вам! Приветствую вас теплом любви и милости, которыми Агнец закланный окружает нас. Поздравляю с наступлением весенних ясных дней, когда солнце своими лучами топит снег, уничтожает смерть зимы и поднимает температуру выше нуля и дает жизнь, и жизнь с избытком. Вот сегодня 5 мая, и у нас первый солнечный день, но холодно и приходится ходить в телогрейке. А у вас, вероятно, весна в разгаре и Волга тронулась. При холодной погоде лучше сидеть над книгой и заниматься, как я это испытал на Севере, в Заполярье.

Природа кругом чудесная: горы, леса, речка, но я ото всего этого изолирован, и привыкаешь к этому, как птичка привыкает к клетке. Работаю, хочу основательно заниматься анатомией, думаю, что нужно повторить математику и другие предметы. Не теряю надежды на поступление в вуз. А годы уходят, скоро мне исполнится 25 лет жизни. Так жажду плодов, иначе на что смоковница и место занимает, «сруби ее». Какая польза от нас? Соль добрая вещь, но если она потеряет силу, ни к чему не годна, как только выбросить ее вон на попрания людям. Не знаю, как вы ответите на вопрос: для чего мы землю занимаем? Но я лично на сегодняшний день не знаю. Кому приносим пользу? Живем тихо 1г ни звука о Любви, впрочем, можно не говорить, но отражать Любовь. Что это: или ночь, или сон? На работе стремлюсь приносить больше пользы больным, полностью владеть собою, настойчиво, твердо добиваться намеченной цели. Вот я приговорен и нахожусь в трудовом исправительном лагере. Это, видимо, чтобы я научился хорошо трудиться. Отец хочет, чтобы я приобрел твердый характер и, несмотря ни на какие трудности, исполнял Его волю. Всегда жду от вас писем, пишите, как здравствуете, как твое здоровье, дорогая мама, чем занимаешься, что читаешь. Как работает папа? Весна отражается на маляриков, и тут тоже приходится хинизировать. Молитесь обо мне, чтобы Он сделал из меня то, чем я должен быть, «сосудом пустым и разбитым». Горячо целую. С любовью, верный, как всегда, Лева».

А май был суров. Погода менялась, подуло с севера, заморосил дождь, а потом пошел снег. Начальство к Леве относилось хорошо, выпускало за зону лечить шорцев и даже давало ему верховую лошадь, на которой он ездил в ближайшие местечки. Однажды с ним приключился неприятный случай, закончившийся, впрочем, благополучно. Когда он отъехал далеко от колонны, — а дорога шла между скал и текущей внизу речкой, — навстречу ему загромыхал трактор. Лошадь испугалась. Лева решил слезть с нее, отойти под откос и пропустить трактор. Но испуганная лошадь вырвалась и помчалась. Что было делать? Лева отлично сознавал всю опасность положения. Ведь он заключенный, ему доверили лошадь, и что будет, если она пропадет? И как все это теперь объяснить? Со словами «Господи, помоги!» он побежал за лошадью. Это было страшное состязание — мчащегося, испуганного коня и бегущего за ним юноши.

Сердце его готово было выскочить. Казалось, догнать лошадь было абсолютно невозможно. И Лева молился: «Господи, останови, успокой лошадь!» И вот лошадь замедлила шаг и остановилась. Лева отвел ее в ущелье, трактор проехал мимо. Лева вскочил на коня и крупной рысью поехал к больному.

Это было 18 мая. В лагере сообщили, что ожидается ураган силой 17 баллов. Предполагалось, что могут быть снесены крыши некоторых домов. Лева сидел в стационаре и осматривал больных, как вдруг его вызвал начальник:

— Вам придется ехать в дальнее село, километров за пятнадцать. Там, видимо, погибли два охотника-шорца. Приехал оттуда человек с лошадью за врачом. Мы не можем им отказать, хотя ожидается ураган. Вы не побоитесь поехать?

«Люди в опасности, погибают, могу ли я отказываться?» — подумал он.

— Я готов, — ответил Лева и, быстро собравшись, пошел на вахту. Там ожидал его проводник-шорец. Они вскочили на лошадей и направились по весенней распутице. Было тихо, сквозь тучи проглядывало солнце. Дорога шла то лесом, то открытой болотистой местностью.

Когда прибыли на место, Лева увидал, что его помощь уже не нужна. На дворе у одной избы лежали два одетых трупа. Их обнаружили, когда растаял снег, и вытащили из воды. Было ясно, что смерть наступила давно. Внешних телесных повреждений не было. Как погибли эти два охотника, оставалось тайной. Лева только дал справку, что они мертвы.

Вдруг поднялся ветер, он стал крепчать, выть. Леву стали уговаривать переночевать у них в селе.

— Не могу, никак не могу, — говорил Лева председателю сельсовета. — Там у меня тяжелые больные. Я должен им делать уколы, есть совсем слабые. Мне необходимо ехать.