В канун Рагнаради
Шрифт:
Единственно, что было в нем примечательного, так это умение исчезнуть с поразительным проворством за мгновение до того, как станет опасно. Хижины у него не было, и спал он над водой прямо на сыром промозглом настиле, цепляясь за него во сне удивительно прочно; и часто ему приходилось спать у самого берега, потому что дозорные снимали по вечерам мостки, как только к Хижинам возвращались последние из Людей, а где будет ночевать Щенок их не волновало. Но почему-то Щенка никто не ел. Может быть потому, что он был невозможно костляв, - питался ведь всякой дрянью, обгрызенными многими до
Некоторое время они сидели молча, и Хромой смотрел на закат, а Щенок смотрел на Хромого. Потом Щенок тихонько всхлипнул. Безрезультатно. Всхлипнул еще раз - громче, жалостнее. Хромой чуть повернул голову, разлепил брезгливые губы:
– Э?
Щенок едва заметно придвинулся, задышал часто и прерывисто, не смея еще надеяться, что Хромой снизошел слушать:
– Могу говорить?
– Говори, - Хромой снова отвернулся, зевнул длинно и громко.
– Или не говори. Мне одинаково...
Щенок зажмурился, с присвистом вздохнул, дрожа от осознания собственной наглости:
– Хромой... Хромой добрый к слабым. Хромой... сделает нож? Мне сделает?
Хромой повернулся к нему всем телом, выпучив глаза и приоткрыв рот в беспредельном изумлении:
– Зачем?
– Я слабый. Будет нож - буду сильным.
– Ты глуп, - Хромой овладел собой, скривился презрительно.
– Ты не понял. Я соглашусь. Стану делать. Придут Люди. Спросят: "Для кого?" Я скажу: "Для Щенка". И они будут смеяться. Они скажут: "Ты заболел головой".
Щенок неуклюже поднялся, спрятал за спину все еще стиснутый до белизны в пальцах кулак:
– У меня есть... Ни у кого нет, а у меня - есть... Он красивый. Красивее всего. Сделаешь нож - отдам...
– Красивый - кто?
Щенок отступил на шаг:
– Не скажу. Сделай нож - тогда...
– Ты глуп, - Хромой с брезгливым интересом рассматривал Щенка.
– Ты слабый. Я - сильный. Отберу. И не будет у тебя ничего. Ножа не будет. И этого, в кулаке - тоже не будет.
– Не отберешь, - Щенок отступил еще на шаг.
– Убегу. Я - быстрый. Ты - хромой. Не догонишь...
– Но в голосе его, дрожащем, жалобном, уверенности не было.
– Ты - быстрый. Бегаешь быстрей меня.
– Хромой не сводя со Щенка насмешливых глаз, просунул руку за полог Хижины.
– Там копье, - пояснил он.
– Полетит быстрее, чем ты бегаешь. Догонит.
Слезы ручейками потекли по заросшим дрянным волосом впалым щекам Щенка. Он дернулся было бежать - передумал, остался на месте, моргая испуганно и жалко. Потом медленно, оседая на трясущихся, ослабевших ногах, придвинулся к Хромому, разжал потную ладонь:
– Вот. Хромой добрый - не обидит слабого.
Хромой глянул заинтересованно, не понял, вскинул недоумевающий взгляд на Щенка. Ему показалось, что тот слишком долго и сильно сжимал кулак, так сильно, что порвал кожу ногтями. Но кровью не пахло. Хромой вгляделся внимательнее, осторожно дотронулся. Снял непонятое с трясущейся ладони Щенка, поднес к глазам.
Камень. Маленький, гладкий. Как галька. Щенок взял из реки? Темный. И алый. Снаружи - темный, глубоко внутри - алый. Хромой недоверчиво пощупал камень.
Маленький... Вгляделся в него снова - глубокий. Как озеро... Так бывает?Щенок навалился сзади, сопел, впившись завороженным взглядом в алую искру то меркнущую, то вспыхивающую вновь:
– Протяни к Слепящему, - прерывистый шепот его был жарким и влажным, он неприятно щекотал ухо, но Хромой, не выказав раздражения, не отстранившись даже, послушно вытянул руку к пылающему закатному зареву. И дернулся вдруг, завизжал в бессловесном восторге, как детеныш, как маленький. Как щенок. Потому, что в пальцах его вспыхнул теплым алым сиянием маленький кусочек заката. Настоящий, живой. Свой.
Щенок громко всхлипнул над ухом, и Хромой опомнился.
– Не погаснет?..
– он коротко глянул на Щенка и поразился - такой бесконечной тоской полнились эти пустые и тусклые обычно глаза, в которых дрожали теперь жидкие отсветы невиданного камня...
Щенок судорожно вздохнул, приходя в себя, отодвинулся, мотнул головой:
– Нет. Днем еще красивее. И ночью. Если огонь...
Хромой резко встал, исчез в Хижине, завозился там, загремел чем-то у самого входа. Щенок сделал было неуверенный шаг следом - не посмел, остановился, прижав кулаки к груди, рот его искривился в горькой обиде: обманули...
Он тихонько заскулил, не сводя с задернутого полога набухающих слезами бессилия глаз. Но полог качнулся, и Хромой появился на мостках вновь, прижимая к груди тяжелую скомканную шкуру. Не глядя на шарахнувшегося Щенка, бросил свой сверток на гулкий жердяной настил, сказал отрывисто:
– Выбирай.
Щенок присел на корточки, глянул. Ножи. Из камня. Столько, сколько пальцев на руке, и еще один. Крепкие, тяжелые, на прочных роговых рукоятях. Красивые...
– Один, - Хромой для большей точности сунул к лицу Щенка кулак с отставленным пальцем.
– Один - тебе. Выбирай.
И Щенок заплакал. По настоящему, громко, навзрыд. Ошеломленный Хромой смотрел на него, силясь понять и не понимая, а он все плакал, судорожно всхлипывая, царапая лицо скрюченными, сизыми от грязи пальцами с черными ногтями, и косматые костлявые плечи его тряслись в такт сдавленным всхлипам, в которых с трудом можно было разобрать слова - отрывистые, бессвязные:
– Хромой добрый. Добрый. Не обманул. Не отобрал. Добрый к слабым. Щенок - глупый, глупый, глупый. Не смог сказать. Хромой не понял. Не такой нож. Не простой. Священный. Не из Звенящего Камня. Из простого камня, из глины, из дерева - пусть. Но такой же. Совсем такой, как Священный Нож...
Глаза Хромого стали круглыми:
– Нож, совсем похожий на Священный Нож Странного, но из глины?! Для чего такой?! Этими, - он ткнул пальцем во все еще лежащие перед Щенком ножи.
– Этими - резать, протыкать, убивать. Эти - сила для слабых. Нож из глины, из дерева! Пусть совсем как Убийца Духов, но из глины! Зачем?!
– Амулет, - рыдал Щенок.
– Сделает меня сильным. Не сильным руками, сильным здесь, - взвизгнул он, ударяя себя тощими кулаками в хилую грудь, туда, где сердце.
– Сделай, Хромой! Сделай Щенка воином! Сделай!..
– он зашелся в надрывном кашле.