В канун Рагнарди

— Нет, — Хромой отчаянно замотал головой. — Кто видел твой череп, пока ты был жив? Никто его не видел, потому что он тогда был головой, не черепом. А ты отрезал свои волосы, прилепил их к чужому черепу, не к своему. Потом убил Корнееда. Положил возле него череп. Нож положил, не пожалел. Я увидел, подумал: «Корнеед убил Странного.» А ты был живой.

— Но ты видел: Каменные Плечи убивал меня, но не мог убить. Он ранил, но раны заживали. Сразу заживали, как не бывает. Кто может так, кроме Духа?

Хромой шмыгнул носом:

— Ты. Ты смог так. Но ты не Дух, ты живой, — он вздохнул, будто всхлипнул. — Тени. Когда Каменные Плечи бил тебя копьем, тень копья не касалась твоей тени. И тень его копьеца не касалась твоей тени. Значит, Каменные Плечи не ранил тебя, бил мимо. Значит, ты заставил всех увидеть то, чего не было. Как заставил меня там, на Речном Жале...

Странный криво усмехнулся, спросил:

— Кто, кроме Духа, умеет заставлять всех видеть то, чего не было?

Хромой искоса глянул на него:

— Кто, кроме тебя, умел делать из грязи горшки? А ловить рогатых в хитрые ямы? А убивать маленьким копьецом, далеко убивать — кто это умел? Кроме тебя — кто? Никто. Только ты умел, учил всех. И старый Шаман подумал: «Странный не человек — Дух». И принес тебе жертву — голову немого принес. А ты взял эту голову — вот так взял и ударил Шамана. Головой немого ударил. Много зубов ему выбил — совсем мало потом осталось у Шамана зубов. И ты сказал: «Я — человек. Как вы, только умнее». Было так? Или скажешь: «Хромой — глупый, забыл»?

— Нет, не скажу. Так было.

Странный помолчал, потом неожиданно произнес:

— Можешь перегрызть мне шею, если про тени догадалась не Кошка.

— Не стану грызть, — Хромой потупился. — Кошка догадалась.

— Умная... — Странный вздохнул. — Пусть так. Пусть я плохой, вилял языком, заставил тебя плакать. Тогда зачем ты крался за мной?

Хромой затряс головой, часто-часто зашмыгал носом:

— Ты не плохой. Делал плохо, очень плохо делал — пусть... Я знаю, и Кошка знает — Странный хороший, добрый. Не могу сказать... Слова глупые, нет таких, какие нужны сейчас...

Странный слушал, молчал. А потом сделал непонятное: протянул руку и потрепал Хромого за волосы. Хромой шарахнулся было, заморгал растерянно, и вдруг заскулил, уткнулся лицом в грудь Странного.

Они недолго стояли так. Хромой опомнился первым, отстранился, обтер ладонями мокрое лицо. Потом глянул на Странного и отвернулся, чтобы не видеть его глаз. Они смущали его, эти глаза, он не понимал их. До сих пор только Кошка умела так смотреть на него. И еще — давно, очень давно, много зим назад — так смотрела на него жилистая седая женщина, которую Хромой почти забыл, которую боялся вспоминать из-за безысходной тоски, таившейся там, во мгле полузабытого.

А потом Странный тряхнул головой и стал прежним. И голос его стал прежним — твердым, жестким:

— Ты не сказал, почему побежал меня догонять, Хромой. Ведь не для того, чтобы рассказывать, какой я плохой и хороший сразу?

— Нет, — Хромой все еще боялся заглянуть в глаза Странного. — Хотел спросить. Как ты узнал, что твой нож украл Каменные Плечи?

Странный пожал плечами:

— Тот, кто взял Нож, был умный. Сумел украсть не своими руками. Не только украсть сумел, сумел узнать, что будет потом, сумел сделать, чтобы потом было так, как нужно ему... Кто в Племени мог все это? Ты? Кошка? Вы не умеете делать зло. Кто еще?

— Каменные Плечи... И Хранитель.

— Хранитель... — Странный усмехнулся. — Хранитель не мог. Хранитель не знал, что Голова Колом уйдет следить за немыми, не знал, что будет след, который прятали. И еще... Стал бы Безносый слушать Хранителя, делать, что тот сказал?

Хромой помотал головой:

— Нет. Безносый был воин. А Хранитель не для воинов говорил, для женщин. Какую траву есть, когда болит в животе, какую воду нельзя пить — такое говорил. Маленьких рожать помогал... А воины не рожают. Было: когда стал Хранителем, хотел говорить и воинам. И были такие воины — хотели слушать. А потом Каменные Плечи сказал: «Хранитель умеет прогонять Злых. Пусть прогоняет зло из воинов, делавших плохо. Пусть наказывает». И Хранитель стал наказывать. Стал для воинов хуже немого. Кто из воинов забудет боль, за которую нельзя отомстить? Таких воинов нет. Кто из воинов ни разу не делал плохо? И таких тоже нет. Все воины злились на Хранителя. Очень злились...

— Вот видишь, ты все понял сам.

Странный помолчал, потом заговорил снова — тихо, печально:

— Знаешь, как жалко было убивать Каменные Плечи? Очень жалко было. Очень умный был, далеко видеть умел. Ведь нарочно придумал, чтобы Хранитель наказывал воинов. Боялся, что воины станут слушать Хранителя — сделал, чтоб ненавидели... Жалко было убивать, но не мог я его оставить живым.

Он очень плохой был, много зла мог сделать Племени. Он уже сделал большое зло, не своими руками сделал — чужими. Ты запомни, Хромой: если делает не своими руками, значит — плохой, очень плохой, самый плохой. И еще запомни: когда дерутся такие, как Каменные Плечи, больно Щенкам и Безносым. Потому, что Каменные Плечи дерутся не руками — Щенками и Безносыми они дерутся. И Хромыми — тоже. Ты помни это, помни всегда!

Он замолчал, поднял воспаленный взгляд к воспаляющемуся закатным заревом небу. И Хромой тоже запрокинул к небу хмурое лицо, завыл тоскливо и тихо. Там было пусто, в небе. Там не было ни туч, ни крылатых — только щемящая песня прозрачных неярких красок, только беспредельная бездонная пустота. Страшно... От этой пустоты, от одиночества, ею рожденного, от слов Странного — тоска и страх...

А потом Странный сильно толкнул в плечо — раз, другой:

— Перестань выть, воин!

Хромой перестал. Он с силой растер лицо, глубоко вздохнул — резкий холодный воздух обжег в груди. И страх ушел. Ушел так же непонятно, как и нахлынул.

Странный улыбнулся, спросил:

— О чем еще ты хотел говорить?

— Не говорить, — Хромой помялся. — Просить хотел. Научи показывать то, чего нет. Научи делать так, как ты делал сегодня. Научишь?

Странный медленно покачал головой. Хромой заморгал, обиженно скривил рот:

— Почему не хочешь учить? Почему боишься стать совсем добрым? Всегда учил, теперь не хочешь... Почему?

Он смотрел на Странного, ждал ответа. Но Странный молчал. Хромой досадливо дернул плечом:

— Не понимаю. Ты — Странный, делаешь только странное. Учил, теперь не хочешь учить. Говорил: «Вилять языком плохо.» Потом сам вилял языком. Говорил: «Отведу тебя в Долину Звенящих Камней». Потом сделал так, что я один пошел. Хитро сделал — Звенящего Ножа не пожалел. Зачем? Не хотел идти? Тогда зачем говорил: «Пойду»? Я не просил. Не понимаю. Не люблю не понимать, плохо, не хочу...

Странный слушал его, хмурился, кусал губы. Потом заговорил — неторопливо, задумчиво:

— Понять хочешь? Хорошо. Слушай, я попытаюсь рассказать тебе. Может, поймешь... Ты был в Долине Звенящих Камней, ты видел Злых — тех, странных, облитых серым. Ты помнишь их? Помнишь, я говорил тебе: «Они не люди — тени людей, которые не здесь»? Давно, очень давно я был тенью одного из Людей Звенящих Камней. Он думал вместо меня, я делал вместо него, и так было долго. Но потом он умер, и я перестал быть тенью. Я стал человеком и смог думать сам. И я думал. Я понял: Люди Звенящих Камней — трупоеды.