В каждом молчании своя истерика

Жизнь ее стала настолько спокойной и однообразной, что скоро она начала путать любовь и привязанность, вышитую узелками дежурных поцелуев, когда он приходил или уходил. Любовь же превращалась в ласковое утреннее нытье, когда Фортуна просила сварить кофе или исполнить другой пустяковый каприз. На самом деле ей нужен был совсем не кофе, но просить полюбить ее вместо этого могло окончательно разрушить в Фортуне веру в настоящие чувства.

– Послушай анекдот, – заслонил Антонио разворотом газеты утро:

«– А вы кем работаете?

– Испытателем.

– Как интересно, что испытываете?

– Оргазмы».

– Точно не про нас.

– А у нас что, по-другому?

– У нас телевизор.

– И вообще, разные мы с тобой.

– С чего ты взяла?

– Хотя бы с того, что ты можешь сопеть спокойно, когда у меня бессонница.

– Отчего бессонница? Попробуй настойку пустырника.

– Ты – моя настойка пустырника. Чем больше пью, тем больше пустоты от бесцельно прожитых лет. Я все чаще прихожу к выводу, что живу как-то невкусно, пресно, будто сижу на диете, этого нельзя, того не стоит, прочие заняты. В общем, не нравится мне эта кухня.

– Не нравится – научись готовить сама, – сложил Антонио газету, встал с кровати.

– Боюсь пересолить. Вся проблема в том, что у нас общие взгляды, но на разные вещи. Ты предлагаешь мне любовь, что уже прошла, я тебе дружбу, которая бестолкова между бывшими.

– Может, сваришь кофе? – приняв упор лежа, начал отжиматься он от пола.

– Кофе? А свари-ка ты его себе сам! Мне надоела роль кофеварки.

– Что за капризы с утра? Мы же вчера только были счастливы, – закончил он, тяжело дыша.

– Тебе показалось. Это было твое счастье. Я же хочу быть счастливой по-своему, быть счастливой по-твоему у меня не получается.

– Успокойся, Лара! Что на тебя опять нашло? Ты как заноза в моей душе!

– Неужели решился избавиться от нее?

– Нет, тем более она уже прижилась.

– Да, и дает плоды, – встала Лара вздохнув с постели и подошла к кроватке, поправив подушку спящему в люльке человечку. Только это могло успокоить ее эмоциональный порыв, как-то пополнить недостаток солнца, помочь перейти от частного к объективному. Где-то она читала, что мозг всегда просыпается позже, чем тело. Проснется тело, а удовольствий ноль. Спрашивается, чего ради будили? Вот и начинает капризничать, пока мозг не возьмет власть в свои руки. Поэтому с утра просто необходима зарядка: некоторые воспринимают это буквально, другие, более счастливые, фигурально. «Трахнул бы он меня сейчас и делу конец», – усмехнулась про себя Лара.

* * *

– Привет, извини, что поздно. Ты еще не спишь?

– Привет, Лара! Еще не с кем. Жду Марко с работы. Как ты? Судя по голосу в трубке, не очень. Вроде Новый год на носу. А ты? Что такая грустная, неудовлетворенная?

– Можно подумать, что твоя жизнь сплошной оргазм, – вдруг озлобилась, решив, что зря позвонила, Лара.

– Нет, не сплошной. Они как долгожданные письма – приходят внезапно, не успеешь прочесть – уже ждешь следующего. Давай колись, что случилось?

– Я даже не знаю, с чего начать.

– Ну хотя бы скажи мне: все живы?

– Да.

– Уже неплохо.

– Одиноко как-то.

– Не надо делать проблему из того, что тебе одиноко вечером. Сделай лучше чай. С ним всегда есть о чем поговорить.

– Ты не понимаешь. Все дома вроде, а одиноко. Старшая с Оскаром рассталась, вернулась обратно.

– Рассталась? Хотя этого следовало ожидать, такая разница в возрасте. Надоела ему игрушка.

– Да, дело не в разнице. Фортуна ему изменила. Только я узнала это уже задним числом, после всех моих проклятий в его адрес. Теперь вот сижу анализирую.

– Ну, что я могу сказать? Анализы ни к черту. Значит, Фортуна нашла себе помоложе, это понятно, гормоны в таком возрасте требуют постоянного внимания, а не двух раз в неделю.

– Да ни черта ты не понимаешь. Тот тоже оказался не мальчик. Она училась у него фотографировать.

– Снял, значит, – робко пошутила София. – Мужику, конечно, сложно простить измену.

– А женщине что – легче, что ли?

– А женщине вовсе невозможно. Ты заварила себе кофе?

– Нет еще. Это еще не все. Теперь Кира к нему сбежала. К Оскару.

– Ты меня убила. Она же еще совсем юная. Сколько ей? – попыталась как-то отвлечься на цифры София.

– Девятнадцать.

– А ему сорок пять?

– А ему сорок пять.

– Шикарно. Что он за человек? И почему так упорно преследует вашу семью? Может быть, мстит за Фортуну?

– Ну это вряд ли. На мстителя он не тянет. Приятный, выглядит гораздо моложе своих лет. Волосы русые, густые и вьющиеся. Глаза зеленые, добрые, большие. Рост средний. Красивая открытая улыбка. Язык подвешен, будто он всю жизнь читал лекции по литературе на филфаке. Раньше у них с Антонио был совместный бизнес, но с тех пор, как все развалилось, работает тренером в одной тренинговой компании. Влюбчив.

– Дай мне его телефон.

– Хочешь познакомиться?

– Нет, я убью его собственными руками.

– Не надо.

– Как не надо? Вы что, там все с ума сошли? Вам что, мужиков мало? А что Антонио? Где этот тюфяк, он-то куда смотрит?

– Он был на вахте.

– На вахте. Знаю я эти вахты. Вроде деньги зарабатывать едут, на самом деле прячутся там от настоящей жизни. Деньги можно заработать и здесь, если захотеть.

– Он, похоже, уже смирился с судьбой. Все время в себе. Даже бровью не повел, когда узнал. В общем, прыгают дальше. Он избегает этой темы, уходит, видимо, и сам не знает что предпринять: с одной стороны, Фортуну, конечно же, жалко, но с другой – Кира. Я его не трогаю, все-таки кормилец. – Я не думаю, что ему все равно, похоже, он действительно не знает, что делать. Как сделать так, чтобы никто не пострадал. Слушай, давай выпьем кофе в городе, у меня есть для тебя подарок новогодний. Мне нужно тебя обнять, мне нужно тебя встряхнуть как-то, мне нужно видеть тебя настоящей женщиной, а не прокладкой для обстоятельств. Так что ты особо не зацикливайся и следи за собой, я проверю. Когда мне тяжело, я всегда себе говорю: «Жизни могут научить только те, кто не будет тебя жалеть».

* * *

Лара шла на встречу с Софией. Они договорились выпить кофе в центре города, в одном уютном гнезде. Всю дорогу она уже представляла их диалог, который все равно не сможет отразить и доли того, что происходит внутри, какая драма разыгралась в ее жизни, с взлетами ненасытной гордости и падениями собственного достоинства, лишь по каким-то невербальным признакам можно было понять, что Лара пережила, что она переживает до сих пор, и наверное будет еще долго переживать. Не в ее принципах было жаловаться на судьбу. Она шла, неся гордо грудь и держа ровно спинку, заставляя оборачиваться мужчин.

– Черт, – зазвенел металл, не сумев воткнуться в каменный пол кафе.

– В обществе надо уметь сдерживать свои порывы, – рассмеялась Лара, которая успела уже скинуть пальто на свободный стул, поднимая с пола нож, оброненный Софией.

– Это сложно.

– Что именно?

– Взять себя в руки, когда мужчины пялятся на твои ноги.

– Девятнадцать окурков? – взглянула Лара мельком на пепельницу, стоявшую на столе. – Многовато для одного несостоявшегося свидания. Извини, задержалась на школьном собрании.