В каждую субботу, вечером

Туся хотела рассердиться на маму, но вместо этого рассмеялась.

— Ты все никак не можешь привыкнуть к светомаскировке!

— А пора бы, — заметил, улыбнувшись, Ярослав.

Мама не ответила на его улыбку. Она казалась такой жалкой, растерянной.

— Я все понимаю, — сказала она. — Давно уже… Я даже пасьянс раскладывала, будет ли Туся счастлива…

— Ну? — весело, чересчур весело, спросил Ярослав. — Как, вышел?

— Со второго раза, — грустно ответила мама.

Протянула руку Ярославу, прощаясь, и он задержал ее ладонь в своей.

— Я ничего другого не хочу, — начала мама. — Ничего другого. Пусть все хорошо…

Она не докончила, повернулась, выбежала из комнаты.

Ярослав закурил, отгоняя рукой табачный дым от Туси.

— Мы будем счастливы, — сказал просто, уверенно. — Вот подожди, война кончится, и мы с тобой заживем…

— Слушай, — сказала Туся. — Чайник-то, наверное, уже весь выкипел…

Она принесла чайник, расставила на столе чашки, положила по два кусочка сахара на блюдечко и оладьи.

— Все. Больше у нас ничего вкусного нет.

Ярослав беспечно махнул рукой:

— У нас будет все самое вкусное. Отец посылки присылает, и нянька моя знаешь какая искусница…

— Нянька тебя вырастила? — спросила Туся.

— Да, она у нас очень давно. Еще с тех пор, как отец первый орден получил…

— Твоего отца не возьмут на фронт? — спросила Туся.

— Пока не думаю. Он же на Дальнем Востоке, там тоже нужна армия.

Ярослав задумчиво помешал ложечкой в чашке.

— Скажи, а что, твой отец бросил маму или она сама с ним разошлась?

— Он не бросил, — горячо возразила Туся. — И мама с ним никогда бы не разошлась.

Посмотрела на Ярослава, наморщив лоб. Она никому не говорила об этом. Только Асмик и Сережке. И еще Сережкиному отцу. А больше никому. Но Ярослав должен знать. В сущности, завтра они уже будут мужем и женой. А разве между мужем и женой бывают какие-то тайны и недомолвки?

— Папу арестовали, — сказала она.

— За что? — спросил Ярослав.

Туся пожала плечами.

— За спекуляцию? Или еще за что-нибудь?

Туся молчала.

— За что? — повторил Ярослав.

— Я не знаю.

— А, — протянул Ярослав.

Он вынул новую папиросу, зажег спичку, но так и не прикурил.

— Так вот в чем дело…

— Папа был строитель. У него были молодые проектировщики, он им доверился, он вообще был такой доверчивый… А потом дом рухнул, жертв много…

— Однако, — заметил Ярослав.

— Да, — сказала Туся. — Всех судили, и папу тоже…

— С поражением в правах?

— Не знаю.

— Ничего-то ты не знаешь. И конфискация была?

— Не помню…

Ярослав отодвинул стул, встал из-за стола.

— Ты чай не допил, — сказала Туся. — Остыл, наверно, — налить свежий?

— Нет, не надо.

Туся сказала, машинально помешивая ложечкой в чашке:

— Может быть, мне надо было тебе сразу рассказать обо всем?

— Какая разница, — ответил Ярослав, — раньше или позже? Что это меняет?

— Но ты расстроен, мне кажется.

Ярослав улыбнулся. Тусе подумалось, что улыбаются только его губы, а глаза — неподвижны.

— Что ты, — сказал он. — Чем это я расстроен? — Сосредоточенно побарабанил пальцами по столу. — Мне пора.

— Еще рано, — заметила Туся.

— У меня же нет ночного пропуска, Туся.

Обычно он звал ее «Рыжик», очень редко по имени. И ее имя «Туся» прозвучало необычно и странно, словно он забыл и теперь с трудом припомнил.

Она взглянула на него, но он смотрел в сторону. И потом, вспоминая об этой, последней их встрече, Туся не могла простить себе свой взгляд, молящий и, как ей казалось, униженный.

— Надо идти, — сказал Ярослав. — А то опять, как вчера, будет воздушная тревога…

Каждый раз, когда они расставались, Туся говорила:

— Значит, до…

И Ярослав продолжал:

— Завтра…

И теперь она тоже сказала:

— Значит, до…

— Ну конечно, — торопливо сказал Ярослав, быстро глотая слова, словно боялся, что она перебьет его. — Завтра, как мы и договорились. Ты будешь готова, конечно?

Туся кивнула.

— Вот и хорошо, просто чудесно, — он говорил все так же быстро. — Я зайду за тобой, и все будет отлично. Понимаешь? А пока дыши носом и ложись спать…

— Слушаюсь, — ответила Туся.

Он посмотрел на нее. Может быть, хотел еще что-то сказать, но не сказал ничего. Повернулся, закрыл дверь.

В конце коридора затихли его шаги.

6

Они сидели в кафе за нарядным, голубого цвета, столиком. В высоких стеклянных вазочках таяли шарики пломбира, в бокалах искрилась малиновая газировка, лопались пузырьки.

Было жарко. Шумел под потолком разъяренный вентилятор. В зеркале у входа отражалось распаренное, скучающее лицо швейцара.

— Как живешь? Рассказывай, — сказал Ярослав.

— Долго рассказывать. Основное тебе известно. Работаю в газете.

— Стало быть, пошла по литературной части.

— Газета — это еще не литература.

Ярослав улыбнулся.

— Говорят, многие признанные писатели начинали свой путь с газеты.

— Может, и так, — согласилась Туся.

— Часто приходится дежурить в приемной?

— Раз в две недели.

— Надо же было нам встретиться именно в твое дежурство!

В его голосе звучало не то удивление, не то скрытое недовольство.

— Кстати, — сказала Туся. — Расскажи, почему ты пришел к нам?

— А стоит ли? — Ярослав лениво махнул рукой. — Дело-то в общем нестоящее…

— Все-таки?

— Понимаешь, возле нашего дома, как раз напротив, Моссовет собирается строить дом, и получается, что окна нашего дома будут затемнены этим новым строительством. Тогда мы, жильцы, собрались и решили просить помощи вашей уважаемой газеты…

Он говорил с улыбкой, как бы слегка посмеиваясь над жильцами, пославшими его, над самой сущностью этой просьбы.