В конечном счете
Шрифт:
— Тем не менее в этом и кроется истина.
— Истина в том, что мне надоело рассуждать. По-моему, это вполне понятно и естественно.
— Хорошо, дорогой, — сказала она. — Поцелуй меня.
Марк поцеловал ее, думая о том, что он измучен, издерган, измотан и что ему больно чувствовать, как она несчастна. Он подошел к окну и поднял штору. Еще не рассвело, и обсерваторию нельзя было различить, но водохранилище Ван уже начинало вырисовываться серой громадой.
Дениза подошла к нему сзади; он почувствовал ее тяжеловатую грудь. Она отвернула воротник его халата и стала покрывать поцелуями его шею и плечо.
— Марк, мой Марк…
— Да, — сказал
10
Вторник 20 марта. Протокол заседания.
Заседание открывается в 9 часов 30 минут под председательством господина Эрнеста Драпье, председателя административного совета.
Господин Ласери просит слова по поводу протокола предыдущего заседания.
Председатель. Слово предоставляется господину Ласери.
Господин Ласери. Решительно может показаться, что у меня это вошло в привычку, но документ, призванный дать отчет о наших вчерашних дебатах, рисует нас в таком свете, что я при всем желании не узнаю ни себя, ни вас, господа. Я задавал вопросы мадемуазель Ламбер, но, позвольте, разве я делал это с такой настойчивостью, с такой страстью, словом, в такой форме, что, по существу, диктовал ей ответ? Я не помню этого. Однако если вы, господа, считаете, что я вел себя таким образом, то утвердите протокол. Я склонюсь перед вашим приговором, хотя он и нанесет мне бесчестье, которого я не заслужил.
Голоса. Нет! Нет!
Господин Ласко. Именно это я и собирался сказать.
Господин Ласери. Спасибо, господа. И еще одно. Если не ошибаюсь, после того как мы отпустили мадемуазель Ламбер, между господином Этьеном и нашим председателем произошла легкая перепалка. Они позволили себе кое-какие намеки, это верно, но всего лишь намеки, а в протоколе все это расписывается, так сказать, разъясняется, раздувается…
Господин Ласко. В общем комментируется! Господин Ле Руа явно не справился с делом.
Протокол, поставленный на голосование, не утверждается.
В соответствии с уставом в десятидневный срок на одобрение совета будет представлена его исправленная редакция.
Председатель. На повестке дня назначение нового генерального секретаря. Кого вы предлагаете?
Господин Эрекар. Слово за вами, господин председатель. Вы наиболее заинтересованное лицо. Это вам с ним работать!
Председатель. Можно было бы, конечно, выдвинуть господина Ле Руа.
Господин Оэттли. Он молод, очень молод.
Господин Ласко. И неловок. Эта история с протоколом… Вы показали себя с самой невыгодной стороны при обстоятельствах, когда могли бы завоевать наше расположение. Не в обиду вам будь сказано, вы не отличаетесь тактичностью. Я прямо заявляю, что буду голосовать против вашей кандидатуры.
Председатель. Мне не хотелось бы, чтобы по этому мелкому вопросу голоса членов совета разделились. Достаточно того, что было вчера. Нам нужна такая кандидатура, которая получила бы единодушную поддержку. Мне говорили об одном человеке…
Голоса. Морнан!
Господин Льеже-Лебо. Я всецело за него.
Господин Оэттли. Филипп Морнан — светлая голова и умеет себя держать. Лично я всегда восхищался этим молодым человеком. Какие прекрасные манеры, какая элегантность!.. Этот выбор сделает нам честь.
После краткого обмена мнениями совет единогласно высказывается за кандидатуру Филиппа Морнана.
Председатель. Господин Ле Руа, мы освобождаем вас от обязанностей, которые вы временно исполняли. Благодарю вас. Известите, пожалуйста, господина Морнана, что мы его ждем.
В 9 часов 50 минут заседание прерывается.
Марк приехал в банк в начале десятого. Чтобы избежать встречи с Полеттой и необходимости говорить с ней, он прошел не к себе, а в кабинет Ле Руа.
Он почти не спал. В конце концов он оставил у себя Денизу. Он видел, как она устала и подавлена, чувствовал, что она о многом догадывается, и у него не хватило духа отослать ее. Они немного поговорили. Она приготовила кофе. Потом она легла на диван, и он пришел к ней. Они оба сожалели, что лишены воображения и не могут найти нейтральную тему для разговора, а о главном не хотели говорить из трусости. Он пришел к ней, а потом немного соснул. Она завела будильник: на 10 часов у нее было назначено свидание с этими ужасными типами из «Шелл», а ей еще нужно было забежать к себе. В восемь часов зазвонил будильник, и он очнулся от сна, как от обморока.
Он велел передать вахтеру, который стоял у его кабинета, чтобы тот посылал посетителей в кабинет Ле Руа. Он не ждал, что будет много посетителей. Но один нежданный посетитель пришел. Это был Леньо-Ренге.
— Я был не прав, — признался он. — Мои вчерашние опасения оказались необоснованными. Я только что видел председателя. Он попросил меня передать вам этот чек.
— Хорошо. Благодарю вас.
— Вы… вы не посмотрели на него?
— Как же, посмотрел.
— Вы видели сумму?
— Да.
— А! — выдохнул Леньо-Ренге и сел без приглашения; для него это была удивительная смелость, но он уже не владел собой. — Какой странный человек председатель, не правда ли? Вы ожидали увидеть такую цифру?
— Нет.
— Не знаю, в чем дело, но у вас такой вид, будто вы этого ожидали.
— Нет, уверяю вас.
— А!.. Между нами, сколько вы ожидали получить?
— Нисколько, — сказал Марк. — Я никогда об этом не думал. Я ничего не ожидал.
— В самом деле? От ничего, от нуля до этой цифры, надо сказать… — Леньо-Ренге вздохнул, и взгляд его затуманился, словно он ушел в себя, мысленно измеряя это бесконечное расстояние. — Можно мне задать вам один вопрос? Я хотел бы услышать это из ваших уст. Говорят, что совет вас уволил, но мне думается, что вас попросили подать заявление об уходе по собственному желанию.
— Нет, — сказал Марк, — меня уволили.
— Не понимаю. Не понимаю. Если бы вы ушли по собственному желанию, все было бы ясно.
— Что было бы ясно?
— Этот чек, господин Этьен. Вы не хуже меня знаете устав этого банка.
— Думаю, что хуже, — сказал Марк. — Я знаю его из рук вон плохо. Леньо, я сделаю вам одно признание: в уставе есть целый раздел, которого я даже не читал, потому что никогда не думал, что он может коснуться меня.
— Я понимаю, господин Этьен. Но в случае увольнения вам в принципе причитается, да и то при условии, что председатель не захочет ущемить ваши интересы, лишь трехмесячное жалованье за вычетом надбавок, то есть около семисот тысяч франков.