В краю лесов

– Я сильно ушиблась.

– Да, конечно, - не возражал Фитцпирс; но, осмотрев миссис Чармонд, окончательно убедился, что его пациентка совсем не пострадала, и искренне изумился про себя, зачем его позвали, ибо миссис Чармонд отнюдь не производила впечатления слабонервной женщины.

– Вы должны немного полежать и попить микстуры, которую я пришлю.

– Да, вот еще что!
– воскликнула миссис Чармонд.
– Я совсем забыла.
– И она показала доктору маленькую царапину на полной обнаженной руке. Заклейте, пожалуйста, пластырем.

Фитцпирс повиновался.

– А теперь, доктор, - сказала миссис Чармонд, - перед тем как уйти, ответьте мне на один вопрос. Садитесь вот на эту скамеечку, поближе ко мне. И переставьте, пожалуйста, свечи на маленький столик. Вы курите? Да? А я еще только учусь. Берите папиросы. Вот вам спички.

– Она бросила Фитцпирсу коробок.

Фитцпирс поймал коробок и, закурив, стал рассматривать миссис Чармонд, лицо которой от перестановки свечей стало хорошо видно.

– Как вы думаете, сколько лет прошло с тех пор, как мы с вами встречались последний раз?
– спросила она, не отступая от принятого тона едва заметного превосходства и глядя на Фитцпирса с той застенчивостью, какая опаснее всякого кокетства.

– Вы говорите, мы с вами встречались? Миссис Чармонд кивнула.

– Я видела вас недавно в Лондоне. Вы поднимались по лестнице, как я догадываюсь, со своей молодой женой. И я сразу узнала вас, хотя последний раз мы виделись, когда я была еще почти ребенком. Помните Гейдельберг, английскую семью, любившую дальние прогулки...

– И молоденькую девушку, - подхватил Фитцпирс, - с огромной золотисто-каштановой косой. Помню, точно это было вчера. Как-то, гуляя на Грейт-Террас, она потеряла носовой платок и вечером пошла его искать. "Позвольте мне пойти", - сказал я. "Не надо, - ответила она.
– Это далеко. Бог с ним". Мы долго гуляли в тот вечер и разговаривали. На другое утро я пошел на Грейт-Террас, и нашел его в траве - крохотный, мокрый от росы комочек кружев с вышитым в одном уголке именем Фелис. Он и сейчас у меня в глазах! Я поднял его и...

– Что же вы сделали?

– Поцеловал, - с некоторым смущением проговорил Фитцпирс.

– Но вы видели меня всего один раз, и то в сумерки!

– Так что же! Я тогда был молод, и я прижал его к губам. Я решил воспользоваться счастливым случаем и в тот же день зайти к вам в отель. Но полил дождь. И я пошел к вам назавтра. Увы, я не застал вас. Вы уехали.

– Да, - вздохнула миссис Чармонд.
– Моя мать понимала, что красота дочери - единственное ее богатство, и она не могла позволить, чтобы дочь ее - совсем еще дитя - влюбилась в студента, у которого ни гроша за душой. Она увезла меня в Баден. Это было очень давно, и я могу вам признаться теперь, что, знай я тогда ваше имя, я бы написала вам. Но я узнала его только месяц назад в Лондоне, когда вы прошли мимо меня по лестнице. Моя горничная сказала мне: "Это мистер Фитцпирс".

– Боже мой!
– воскликнул Фитцпирс.
– Вы возвращаете меня в дни моей юности. Вечерняя прогулка, утро, роса на траве, крошечный кружевной комочек. Когда я понял, что потерял вас, свет померк у меня в глазах. Я пошел туда, где мы гуляли вечером, бросился на траву и заплакал - я ведь был тогда совсем мальчишка. Я не знал, кто вы, не знал вашего имени, но я не мог, не мог забыть звук вашего голоса!

– И вы долго помнили его?

– Много, много дней!

– Дней! Только дней! О, сердце мужчины!

– Но, прекрасная госпожа, я видел вас всего один или два раза. Моей любви не суждено было стать цветком. Это был бутон, розовый, свежий, полный жизни, но всего лишь бутон. Зачаток огромной любви. Она так и не достигла поры цветения.

– Возможно, это лучше.

– Возможно. Но подумайте, как бессилен человек перед судьбой. Люди разлучили нас, а мы все-таки встретились. Много воды с тех пор утекло, многое переменилось. Вы стали богаты. Не изменилось одно - я по-прежнему беден. И не только это. Судя по вашему последнему замечанию, вам удалось одержать победу над необузданными желаниями юности. Мне это удалось.

– Вы заблуждаетесь.
– Голос миссис Чармонд дрожал от сдерживаемых чувств.
– Вы не знаете моей жизни. Она не могла способствовать таким победам. Да я и не верю, что люди сильных страстей способны обуздать свои чувства. И чем старше они, тем менее над собою властны. Излечиваются они разве что к ста годам. Что до меня, то я буду рабой страстей и в семьдесят лет, если, конечно, доживу до той поры.

Фитцпирс смотрел на миссис Чармонд с нескрываемым восхищением. Удивительная, необыкновенная женщина!

– Как вы правы!
– воскликнул он.
– Но в ваших словах печаль. Почему?

– Я всегда печальна, когда я здесь, - многозначительно понизив тон, проговорила миссис Чармонд.

– Тогда позвольте спросить, зачем вы приехали сюда?

– Так хотел мужчина. Женщину весь ее век, точно утлую ладью, носит по волнам мужских прихотей. Я надеюсь, что мое уныние не передалось вам. Хинток имеет странную особенность: когда я живу здесь, сердце мое как запечатанный сосуд - чувства переполняют его, а исхода им нет. И я часто бегу отсюда куда глаза глядят. Иначе я бы умерла.

– В городе, надо полагать, есть интересное общество. Разумеется, для тех, кто в него вхож.

– По всей вероятности. Но беда в том, что соседи в провинции нетерпимы к взглядам и вкусам, отличным от их собственных. Одни мои знакомые считают меня вольнодумной, другие католичкой. Когда я без должного почтения говорю о погоде или видах на урожай, они приходят в ужас от такого кощунства.

Леди Чармонд замолчала и долго в задумчивости смотрела на огонь свечей.

– Вы хотите, чтобы я оставил вас?
– прервал молчание Фитцпирс.

– Пожалуй!

– Тогда прикажите мне уйти.

– А вы не можете уйти без моего приказания?

– Будь моя воля, я бы слушался только своих чувств.

– И что бы вы сделали? Вы боитесь, что я рассержусь?
– Да.

– Не бойтесь. А теперь ступайте. И приходите завтра проведать больную. Мне было очень приятно возобновить наше знакомство. Я испытываю к вам искреннее расположение.

– Если бы это зависело от меня, мы бы стали друзьями на всю жизнь.

– Надеюсь, так и будет.

Фитцпирс спускался по лестнице в полном недоумении: зачем миссис Чармонд позвала его к себе? Было ли это следствием естественной тревоги о своем здоровье или ей просто хотелось воскресить прошлое, для чего несчастный случай послужил отличным предлогом?

Когда Фитцпирс вышел из дома, была уже ночь, слабо освещенная мерцанием звезд. Он стал думать о Хинток-хаусе. Как странно, он не раз приходил сюда в отсутствие хозяйки и с непонятным любопытством смотрел на этот дом; а еще до знакомства с Грейс почему-то решил, что она живет именно здесь; словом, Хинток-хаус в иные минуты казался ему связанным с существом, имевшим прямое отношение к его жизни.