В круге света (сборник)
Шрифт:
Для ребенка, особенно когда он любим, его родители самые красивые, сильные и замечательные люди на свете. Я точно так же воспринимал своих родителей, но однажды моя мама, перебирая семейные фотографии, вдруг сказала:
– Не понимаю, что твой отец нашел во мне? Посмотри на него, ведь он настоящий красавец, а я обыкновенная девчонка из рабочей семьи, таких тысячи. – И, вздохнув, продолжила: – Трудно жить с красивым мужчиной, всю жизнь я вынуждена опасаться, чтобы какая-нибудь красотка не увела вашего отца.
Оказывается, таких посягательств на то, чтобы разорить нашу семью, было немало, но отец, к его чести, неизменно их пресекал. Во всяком случае,
Однажды, это когда отец учился в Москве в военной академии и уже имел двоих детей, одна из преподавателей академии, дочь известного военачальника, сама сделала отцу предложение. Он отказался, сославшись на нас с сестрой, тогда женщина его успокоила:
– О детях не волнуйся, они будут обеспечены всем необходимым, а твоя жена немедленно получит квартиру в Москве.
Отца покупали, обещая ему высокое звание и общественное положение, но он, за что я его уважаю, никогда собою не торговал. Как-то я напомнил ему этот случай:
– Может, зря ты, пап, не согласился, глядишь, был бы сейчас многозвездным генералом.
Он улыбнулся:
– Мой однокашник, толковый офицер, но такой же, как и я, «сельский хлопчик», учась вместе со мной в академии, пошел именно таким путем и женился на дочери самого N. – И он назвал мне имя человека из ближайшего окружения Сталина. – Действительно, его оставили при академии, он защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации, но выше полковника так и не поднялся. Жил в квартире своего знатного тестя, правда, того уже не было в живых, но прежние знакомства и связи остались. Его тещу и жену сильные мира того неизменно приглашали на разные мероприятия и посиделки, его же не звали никогда. На одной лестничной площадке с ними обитал один из руководителей нашего государства времен Брежнева, и не было такого случая, чтобы этот большой чиновник, встречаясь в подъезде с мужем дочери самого N, хотя бы кивком отреагировал на его «здравствуйте». Мой товарищ мог проводить жену до высокопоставленной двери, но войти в эти двери он не мог, в глазах тогдашней советской знати мой товарищ так и остался «сельским хлопчиком».
У нас дома на одной из книжных полок уже много лет стоит фотография 1948 года. На ней двое молодых солдат, а между ними в простом белом платьице, держа их обоих под руки, стоит моя мамочка. Один из этих солдат, с двумя медалями на груди, – это мой папа, а второй – Женька Войтович, это моя мама его так называет. Женька на год старше отца, на той фотографии ему двадцать три. У него только орденов пять штук, геройский был парень, сам из Бреста. Хотя орденами тогда удивить кого-либо было сложно, за мамой ухаживал даже один Герой Советского Союза.
– Саша, – рассказывала мне мама, – герой-то он, может, и герой, спорить не стану, только, прости меня Господи, какой же он был глупый, еле я от него избавилась.
Женька мечтал стать офицером, только вот имелся в его коротенькой биографии изъян: во время войны его близкие три года прожили на оккупированной территории. И несмотря на ордена, ему так во время мандатной комиссии и намекнули. Женька все поверить не мог, что ему не доверяют:
– Я же на фронте с сорок второго, при чем здесь мои родители?!
Во время вступительных экзаменов он у них там тридцатьчетверку, словно бабочку, танцевать заставил, вот каким асом был, а, оказалось, не нужен. А моего отца приняли, мама говорит, командир дивизии за него особо ходатайствовал, и это несмотря на штрафбат и на те же три года оккупации.
Но на той фотографии до времени их поступления в военное училище оставался еще целый год. Калининградская область, моя мама по комсомольской путевке приехала работать в один из тамошних горкомов комсомола. До этого она жила
в Подмосковье и всегда была активисткой, даже когда в тридцать девятом отца арестовали. Никто тогда не стал за него заступаться, самому можно было пропасть, а она, несовершеннолетняя девочка, еще почти ребенок, начала добиваться приема у самого товарища Калинина. Два года писала по разным инстанциям и в конце концов своего добилась. Это звучит почти как фантастика, но перед самой войной ее, школьницу, вызвали в приемную Калинина. Там ей сообщили, что дело отца пересмотрено и его освобождают. Когда он вернулся из лагеря, уже вовсю шла война. Мой дед, ему тогда уже было за шестьдесят, и без того маленького росточка, был настолько изможден, что его даже не взяли в московское ополчение.Немец подходил к столице, и на оборону Москвы забирали всех. Собрали тогда у них оставшихся в городе стариков и мальчишек, пятнадцати-шестнадцати лет, и построили на центральной площади. В ополчение взяли всех, кроме моего деда. Лейтенант прошел вдоль строя, оглядывая свое воинство, и наконец остановился на самом левом фланге, где и стоял недавний заключенный. Долго смотрел на него и потом сказал:
– Отец, иди домой.
Летом дедушка собирал по берегу речки раковины беззубок, дома их варили и ели, а еще младший мамин брат таскал потихоньку с работы крахмал. Он замешивал из него лепешку и клеил на тело в том месте, где обычно не обыскивают.
Чтобы выжить, нужно было работать, и мама пошла на железную дорогу. На удивление, ей предложили хлебную должность, она стала учетчиком на приемке вагонов с углем. Уголь тогда был самой что ни на есть первейшей ценностью. Топливо получали точно так же по карточкам, как и хлеб. В первую очередь он предназначался для военных заводов, пекарен, госпиталей. И сразу же вокруг нее появились какие-то люди, предлагали за уголь и вещи, и мануфактуру, и продукты. Оказывается, в стране, даже в военные годы, найти можно было все, только это «все» было не про всех. Дед тогда сразу предупредил:
– Дочка, смотри, с этими людьми будь осторожна, если что, в лагерь ты пойдешь, а туда лучше не попадать.
Тогда же на маму, как на учетчика дефицита, обратил внимание и один из секретарей горкома партии. Однажды ее пригласили на какое-то партмероприятие, а потом позвали за стол.
Тогда, зимой 1942 года, она узнала, как выглядит икра и что на свете бывают разные мясные деликатесы. Каково было ей все это видеть, если только перед самой войной их большая семья впервые вдоволь наелась белого хлеба. Кстати, перед войной самыми зажиточными, кроме партийных работников, считались еще учителя, врачи и инженеры.
Секретарь подсел к ней и говорит:
– Деточка, ты держись меня. На твоем месте да с моими связями ты каждый день будешь так кушать.
Мама, выждав момент, накинула на себя свое ветхое пальтишко и бегом домой. Так и не довелось ей в тот раз узнать вкус черной икры. Но секретарь в покое не оставил. Однажды специально нашел ее и предупредил:
– Отец-то твой положенную десятку еще не отсидел, так что смотри, девочка, станешь упорствовать, завтра же папа снова поедет в тайгу лес валить.
Что было делать? Искать помощи в самом городе? Но кто станет ссориться с всесильным секретарем горкома? И тогда она решается на отчаянный шаг и едет в Москву. Раз секретарь пригрозил репрессировать отца, она и надумала пойти на Лубянку. Утром следующего дня мама уже стучала в дверь заведения, название которого в те годы старались всуе не поминать.
На удивление, в здании на Лубянке к ней отнеслись очень хорошо. Маму принял молодой военный, внимательно выслушал и заверил:
– Девушка, не волнуйтесь, езжайте к себе домой и работайте спокойно, никто вас не тронет.