В круге света (сборник)

Удивительный пример дружбы и взаимопонимания, завязавшихся между человеком и птицами, а именно с голубями, произошел у нас в поселке всего несколько лет назад.

В одном из пятиэтажных домов на первом этаже жил пожилой и очень больной человек. Друзья звали его Бобом. Боб страдал запущенной формой диабета, и непонятно было, как он вообще дожил до своего возраста. Человек большого роста и большого сердца. Ему было очень трудно ходить, передвигаться он мог только с палочкой, тяжело опираясь на нее. Не знаю, в каких случаях, но иногда страдающим этой болезнью разрешают выпивать немного водки. Бобу это снадобье помогало, а поскольку тело у него было большое, то и количество водки, что он выпивал, тоже было немалым, но без нее он уже жить не мог.

Любил старик сидеть у открытого окна или зимой на лоджии и смотреть на играющих в детском городке малышей. Однажды у него перед окном приземлилась большая стая голубей и не улетала до тех пор, пока Боб не раскрошил им батон белого хлеба. Голуби стали появляться каждый день к одному и тому же часу, а Боб уже ждал их с батоном. Его жене это наконец надоело, и однажды она в сердцах высказала мужу:

– Если хочешь кормить своих дармоедов, то сам и ходи им за хлебом.

И Боб покорно ходил в ближайший магазин. Каждый день, невзирая на погоду, в одно и то же время он выбирался из дома и шел, если это, конечно, можно было назвать ходьбой. Перед его выходом у подъезда уже собирались его друзья-нахлебники, и вся процессия выдвигалась к магазину. Впереди, еле переступая, шел Боб, а за ним шло все стадо голубей, именно стадо, а не стая. Стая летает, а стадо исключительно ходит. Они вместе с человеком шли в магазин, затем возвращались под окно и терпеливо ждали кормильца. А тот, добравшись до окна, кормил птиц и был счастлив.

После того как Боб окончательно слег, голуби продолжали прилетать к нему и садились, кто на оконный отлив, кто на форточку, словно подбадривали умирающего своим воркованием. Когда Боб умер, а это был уже август, и тело усопшего выносили из дома, птицы прилетели к подъезду и расселись кругом на выступах и козырьках. Потом они перебежками и перелетами следовали за ним до самого кладбища. Люди говорят, что видели стаю голубей, кружащих над могилкой Боба на девятый день после его кончины. Не знаю, правда это или нет.

Только в тот же год мы видели, как осенью над нами в теплые края пролетела стая, по всей видимости, журавлей. Погода уже портилась, на улице было неуютно, моросил мелкий дождик. Стая больших красивых птиц летела точно над нашим храмом, ну и, конечно же, кладбищем. Вдруг птицы стали кричать что-то на своем птичьем языке. Они внезапно свернули с высоты привычного маршрута и спустились к храму. А потом вся стая, как единое целое, сделала три круга у нас над большим куполом и, непрерывно курлыкая, начала уходить в небо. Это было так завораживающе прекрасно.

И я почему-то подумал про Боба. Ведь из-за своего постоянного «лечения» он стеснялся пригласить к себе священника. Так и ушел, не причастившись. Но может, за его милосердие к братьям нашим меньшим Господь позволил этой настрадавшейся душе воспарить в небо вместе с большими красивыми птицами? Кто знает. А что, если голуби за него похлопотали?

Метаморфозы

Помню, когда я еще только начинал служить, как-то звонит мне староста:

– Батюшка, приезжай: у тебя в двенадцать отпевание, настоятель благословил.

– Кого отпеваем?

– Девицу одну, вон уж привезли, лежит в подвенечном платье.

В начале моего священства самым тяжелым испытанием для меня было отпевать детей и молодых людей. Не мог видеть, как плачут родители над умершими детьми, у самого горло перехватывало. А потом понял, что никому не интересно, что ты переживаешь, важно, что ты делаешь. Постепенно научился защищаться от происходящего, как отстраняется от чужой боли врач или судья. Иначе не выдержать. Это со стороны кажется, что страдание равномерно распределяется по всем, а как стал служить, так во всю эту боль с головой и окунулся. Много ее на священнике сходится, ты оказываешься в центре страданий, и кажется, что ничего, кроме них, в мире больше нет.

– Да ты не переживай, отец, – продолжает староста, знает она мою слабость, – этой девице уже за восемьдесят. – Это она так пошутила.

Приехал в храм, захожу. Вижу краем глаза, в боковом приделе стоит гроб, а из него фата выглядывает.

«Вот, – думаю, – нашли развлечение, – это я про сродников, – делать им больше нечего, как на старуху фату напяливать». И появилось у меня к этим людям нехорошее чувство.

Подхожу отпевать, сухо поздоровался с людьми, можно сказать, еле кивнул, и только потом посмотрел в гроб. Посмотрел и остолбенел. Хотите – верьте, хотите – нет, но я увидел такое лицо, от которого невозможно было оторвать взгляд. Это был настоящий лик, такие лики я видел только у святых на древних иконах. Смотрю и понимаю, что передо мной лежит святой человек. Чаще всего лица умерших ничего не выражают, кроме страданий и следов болезни. Наконец я смог оторвать взгляд от лица усопшей.

– Кто она? Почему у нее такое прекрасное лицо? Почему она в фате? Расскажите мне, и потом будем отпевать, – как пулемет, не останавливаясь, задавал я им свои вопросы.

– Да мы, батюшка, на самом деле ей не родственники, – отозвался мужчина средних лет. – Бабушка Ольга пришла к нам в дом по рекомендации наших друзей, когда у нас появился очередной ребенок и нужна была помощь. Еще у нас тогда мать очень болела, не знали, что и делать. Бабушка помогала нам растить детей, а потом уже и внуков. Много молилась, нас учила. Ходила по другим домам еще ухаживать за одинокими больными стариками. Мы мало что знаем о ней. Знаем только, что к нам она попала уже далеко не к первым. И до нас она помогала многим, а с нами, просто уже постарев, осталась навсегда.

Бабушка хотела в молодости стать монахиней в миру, но духовник отговорил ее, времена были сложные. Сказал: «Помогай людям и этим будешь служить Богу, а служение это и вменится тебе в монашество». Вот она, как могла, и служила. Ничего у нее своего не было. Все, что имела, отдавала другим. А про фату, так это мы сами решили, все же она невеста Христова.

Я отпевал Ольгу и понимал, что мне несказанно повезло. Ведь я пересекся с настоящим примером святости. Этот человек жил рядом со мной, дышал со мной одним воздухом, а я про нее ничего и не знал. Может, и хорошо, что не знал, это дает право надеяться, что рядом с нами живут еще и другие святые, просто мы про них ничего не знаем.

Когда стал ходить по домам причащать стариков, удивлялся, какие же они разные. Придешь в один дом, начнешь разговаривать со старым человеком, а тот и говорит:

– Батюшка, у меня дочь, гадюка, деньги тырит. Вот, под подушкой их прячу.

– Так, может, она нуждается в них, отец, за тобой же уход нужен, лекарства? Зачем дочь обижаешь, ведь не бросает тебя, заботится.

– Нет, тырит! – капризно кричит старик. – Я знаю!

Грустно.

Вы не замечали, как порой тягостно и даже невыносимо тяжело сидеть рядом со старым человеком. Вроде он и одет чисто, а с души воротит, как уйти хочется. Спросишь такого: «Отец, как поживаете?» – и скорее всего в ответ услышишь, что все плохо, что президент – гад, что губернатор – вор, а мэр – проходимец, пробы негде ставить. Страшное состояние души. А ведь старость – это итог, с которым человек стартует в вечность. Кто сказал, что ад начинается на небе? Он начинается еще на земле, как, впрочем, и рай.

Помню, лежит старушка, на глазах линзы, как телескопы, почти не видит. Двигаться не может, да еще и не слышит ничего. Бревнышко бревнышком. Думаю: интересно, а какие у нее мысли и желания? А у нее вообще есть желания?

– Мать, – ору, – ты чего-нибудь хочешь? У тебя есть желания?

– Есть, – отвечает, – я жить хочу.

– А зачем тебе жить, мать? Ты же не живешь, а мучаешься?

– Мне, батюшка, детей жалко, что они без меня делать будут? – И заплакала. А дети уже и сами на пенсии.