В лесах (Книга 2, часть 3)

– Ну уж и к царю!
– самодовольно улыбнувшись, молвил Патап Максимыч.

– Истинную правду вам сказываю,- решительно ответил Василий Борисыч.Посмотрели б вы на тамошний народ, посравнили б его со здешним, сами бы то же сказали... Здесь любо-дорого посмотреть на крестьянина, у самого последнего бедняка изба большая, крепкая, просторная, на боку не лежит, ветром ее не продувает, зимой она не промерзает, крыта дранью, топится по-белому, дров пали сколько хочешь - у каждого хозяина чисто, опрятно, и все прибрано по-хорошему... А там избенка малая, низкая, курная, углы морозом пробиты, несет из них, а печку навозом либо соломой топят... Пол-от в избе земляной, стены да потолок что твой уголь.

Вместе с людьми и овцы с ягнятами, и свиньи с поросятами, и всякая домашняя птица... Корову в избе же доят и корму ей там задают...

– Быть того не может!
– вскликнул удельный голова.- В жизнь свою не поверю, чтоб корова в избе жила и всякая скотина и птица.

– Побывайте в степях, посмотрите,- молвил Василий Борисыч.- Да... Вот что я вам, Михайло Васильич, скажу,- продолжал он, возвыся голос,- когда Христос сошел на землю и принял на себя зрак рабий, восхотел он, владыка, бедность и нищету освятить. Того ради избрал для своего рождества самое бедное место, какое было тогда на земле. И родился царь небесный в тесном, грязном вертепе среди скотов бессловесных... Поди теперь в наши степи - что ни дом, то вертеп Вифлеемский.

– Отчего ж это так?
– в недоуменье спросил Михайло Васильич.

– Оттого, что земля там родима, оттого, что хлеба там вдоволь,- с улыбкой ответил московский посол.

– Понять не могу,- разводя врозь руками, молвил Михайло Васильич.- Хлеб всему голова: есть хлеб - все есть: нет - ложись, помирай.

– Не всегда и не везде так бывает,- сказал Василий Борисыч.- Если ж в тех хлебородных местах три, четыре года сряду большие урожаи случатся, тогда уж совсем народу беда.

– Как так?
– спросил Патап Максимыч. Удивился и он речам Василия Борисыча.- Да очень просто,- ответил Василий Борисыч.- Промыслу нет никакого, одно землепашество... Хлеба-то вволю, а мужику одним хлебом не изжить, и на то и на другое деньги ему надобны: и соли купить, и дегтю, и топор, и заступ, и серпы, и косы, да мало ль еще чего... У церковников попу надо дать, как с праздным придет, за исповедь, за свадьбы, за кстины (Крестины.), за похороны; винца тоже к празднику надо, а там подати, оброки, разные сборы, и все на чистоган. А чистогана, опричь как хлебом, достать нечем. А хлеб-от вези на базар, верст за двадцать, за тридцать. Сколько тут надо прохарчить, сколько времени эти поездки возьмут, а дороги-то осенью, да и летом, коли много дождей, не приведи господи!

В черноземе-то, как его разведет, телега по ступицу грузнет, лошаденка насилу тащит ее... Что тут маяты, что убыток!.. Хорошо вон теперь железны дороги почали строить, степняку от них житье не в пример лучше прежнего будет, да не ко всякой ведь деревне чугунку подведут... Хорошо еще, коли хлеб в цене - тогда и примет мужик маяты, а все-таки управится, и деньги у него в мошне будут. А как большие-то урожаи да каждый-то год, да как цена-то на хлеб упадет!.. По хлебным местам такая намолвка идет: "Перерод хуже недороду".

– Поди вон оно дело-то какое!
– удивился Михайло Васильич.
– А лесу ни прута,- продолжал Василий Борисыч.- Избы чуть не из лутошек, по местам и битые из глины в чести, топливо - солома, бурьян да кизяк... (Кизяк - сухой навоз, обделанный в форму кирпича.). Здесь, в лесах, летом все в сапогах, зимой в валенках, там и лето и зиму в одних родных лапотках, да еще не в лычных, а в веревочных. По здешним местам мясное-то у мужика не переводится, да и рыбы довольно - Волга под боком, а в хлебных местах свежину только в светло воскресенье едят да разве еще в храмовые праздники...

– Чудное дело!..- дивился Михайло Васильич.

– По вашим местам - щи с наваром, крыты жиром, что их не видать, а в хлебных местах щи хоть кнутом хлещи - пузырь не вскочит...- продолжал Василий Борисыч.- Рыбного тоже нисколько, речонки там мелкие, маловодные, опричь пискаря да головля, ничего в них не водится. Бывает коренная, да везена та рыба из дальных мест и оттого дорога... Где уж крестьянину деньги на нее изводить - разве поесть немножко а масленице, чтоб только закон справить... Хлеба - ешь не хочу, брага не переводится, а хоть сыты живут, да всласть не едят, не то что по вашим местам. Вот каковы они хлебны-то места, Михайло Васильич!

– Мудрены дела твои, господи!
– молвил удельный голова и задумался. И, малое время помолчав, спросил он Василья Борисыча:

– Перепелов, поди, чай, сколько в хлебе-то!

– Этого добра вдоволь,- ответил Василий Борисыч,- тьма-тьмущая!

– Голосисты?
– спросил голова.

– Беда!
– молвил Василий Борисыч.

– Эка благодать!..- вздохнул Михайло Васильич.- Сотнями, чать, кроют...

– Оно и выходит, что хлеба много - лесу нету, лесу много - хлеба нету,вставил в беседу речь свою кум Иван Григорьич.

– Не в лесе, Иван Григорьич, сила, а в промыслах,- сказал ему на то Василий Борисыч.- Будь по хлебным местам, как здесь, промысла, умирать бы не надо...
– Отчего ж не заводят? Кажись бы, не хитрое дело?
– спросил Иван Григорьич.

– Оттого и не заводят, что хлебные места,- ответил Василий Борисыч.Промысла от бесхлебья пошли, бесхлебье их породило... В разных странах доводилось мне быть: чуть не всю Россию объехал, в Сибири только не бывал да на Кавказе, в Австрийском царстве с Белокриницкими отцами до самой Вены доезжал, в Молдаве был, в Туречине, гробу господню поклонялся, в Египетскую страну во славный град Александрию ездил... И везде, где ни бывал, видел одно: чем лучше земля, чем больше ее благодатью господь наделил, тем хуже народу живется. Смотришь, бывало, не надивуешься: родит земля всякого овоща и хлеба обильно, вино и маслины и разные плоды, о каких здесь и не слыхивали, а народ беден... Отчего?.. Промыслу нет никакого... Земля-то щедра, всегда родит вдоволь, уход за ней не великий, человек-от и обленился; только б ему на боку лежать, промысла и на ум ему не приходят. А как у нас на святой Руси холод да голод пристукнут, рад бы поленился, да некогда... И выходит: где земля хуже, там человек досужей, а от досужества все: и достатки и богатство...

– А ведь это так, это он дело сказывает,- кивнул Патап Максимыч куму Ивану Григорьичу.- Говорится же ведь, что всяко добро от божьего ума да от человечьего труда.

– Да,- подтвердил Василий Борисыч.- Всё трудом да потом люди от земли взяли... Первая заповедь от господа дана была человеку: "В поте лица снеси хлеб твой"... И вот каково благ, каково премудр отец-от небесный: во гневе на Адама то слово сказал, а сколь добра от того гневного слова людям пришло... И наказуя, милует род человеческий!..

– Известно... На то он и бог,- молвил удельный голова.

– А скажи-ка ты мне, Василий Борисыч, как по твоему замечанью... Можно по хлебным местам промысла развести али нельзя?- спросил у него Патап Максимыч.

– Можно-то можно, люди бы только нашлись,- ответил Василий Борисыч.Самому крестьянству на промыслы сразу подняться нельзя... Зачинать ново дело русский человек не охотник, надо ему ко всякому делу допрежь приглядеться. Как же завести-то их?
– спросил Патап Максимыч.

– А вот как,- ответил Василий Борисыч.- Человеку с достатком приглядеться к какому ни на есть месту, узнать, какое дело сподручнее там завести, да, приглядевшись, и зачинать с божьей помощью. Год пройдет, два пройдут, может статься, и больше... А как приглядятся мужики к работе да увидят, что дело-то выгодно, тогда не учи их - сами возьмутся... Всякий промысел так зачинался. Фабрику, значит, поставить, либо завод какой?- сказал Патап Максимыч.

– Нет,- возразил Василий Борисыч.- Нет, нет, оборони боже!.. Пущай их по городам разводят... Фабричный человек - урви ухо ' Плут. ', гнилая душа, а мужик - что куколь: сверху сер, а внутри бел... Грешное дело фабриками его на разврат приводить... Да и то сказать, что на фабриках-то крестьянскими мозолями один хозяин сыт... А друго дело то, что фабрика у нас без немца не стоит, а от этой саранчи крещеному человеку надо подальше.
– Самое истинное дело,- согласился Патап Максимыч.