В моей руке – гибель

— Всех. Их много. Он не последний из их числа.

— Но для чего вы затеяли этот ужас с лжезаложничеством?

Ведь ты теперь соучастник. Если Степан покажет на допросе, что вы договорились заранее, чтобы…

— Он не покажет. Он мне поклялся. — Иван закрыл глаза. — Он и так уже ЭТО взял на себя и… и он… он мой брат. Странно, но мы выяснили это только позавчера. А для чего… Для того, что так лучше. Это не месть. Просто так лучше.

— Что лучше? Что?! Вы же его убили, убили брата! Вы ему уподобились. И если он умрет, вы же будете…

— ТАК ЛУЧШЕ, — повторил Иван упрямо. — Для всех.

Для семьи, для нас, для нашей фамилии. Это с самого начала было наше семейное дело. Никто не должен вмешиваться.

Мы решили все закончить сами. Мой брат Степан так сказал мне. И я согласился.

Колосов молча вел машину. Свое он уже сказал. В этом деле все с самого начала было не так. А впереди — служебное расследование…

Катя — иное дело. Женщины, видно, просто не могут не разговаривать о том, что их в данную минуту тревожит и пугает. Стремление выплеснуть эмоции и получить ответы на все вопросы — это, наверное, суть женской натуры…

Зазвонил мобильный телефон. Колосов слушал молча. Остановил машину. Обернулся к ним.

— Звонили в дежурную часть из больницы. ОН УМЕР.

Только что. Врачи сделали все, что смогли, но он потерял слишком много крови.

Машина тронулась. Колосов видел в зеркальце лицо Ивана. Он плакал. Потом резко, зло утер слезы.

— Так лучше, — повторил он, — все равно: так даже лучше.

Машина проехала еще метров двести, миновала поворот на цыганский поселок, изгиб Клязьмы, овраг, где до сих пор еще, смердя и отравляя воздух, гнил труп убитой собаки. По обеим сторонам дороги снова был лес: ели, сосны, толстый ковер прошлогодней хвои, глушащий все шаги. Дождь расходился сильнее. А над Клязьмой дугой выгнулась блеклая размытая радуга.

— Остановите, — попросил Иван внезапно.

Никита затормозил.

— Мы тебя до Москвы довезем, до дома.

— Нет, не надо. Я сам. Я доберусь… Потом. Я… мне надо побыть одному, — Иван ухватился за ручку двери. — Я никуда не денусь — вызовы ваши, повестки… я приду… Но сейчас я хочу быть один. Пустите же!

Последнее, что видела Катя, — царапину на его горле, расплату за инсценировку «заложничества», ранку, нанесенную братом-оборотнем…

Иван вышел под дождь. Медленно побрел назад по шоссе.

Колосов тронул машину, Катя оглянулась: Иван круто повернул с дороги в лес. Вошел под его омытые влагой хвойные своды. И…

Только тихо качнулись ветки елей. С них упали на землю дождевые капли.