В могиле не опасен суд молвы

– К чему спешка? – спросил Хоб, пронзая меня внимательным взглядом.

– Ни к чему, – ответила я, прикусив язык. – Просто я схожу с ума по воздушной съемке. Я не видела хорошей аэрофотографии уже сто лет. Раньше их в большом количестве печатали в «Иллюстрированных лондонских новостях», но это было еще до войны. Теперь они никого не интересуют. Кроме тебя и, разумеется, меня.

Я широко улыбнулась ему, и он расплылся в ответной улыбке.

Аптека располагалась на центральной улице дверь в дверь с мясной лавкой. «Уонлесс и сыновья, аптекари», – гласили отслаивающиеся черные с золотым буквы над дверью и на маленьком окне, в котором виднелись две мензурки с застоявшейся водой.

Колокольчик звякнул, когда мы вошли в темную и тесную пещеру Аладдина, хранящую бутылочки, фляжки, жестянки, пакетики и коробочки. Здесь негде было повернуться и пахло серой; лавандой и мятой; солями для ванн и нюхательными солями; лакрицей, алоэ и рвотным орехом; касторкой и гвоздичным маслом (от зубной боли).

Я внезапно осознала, что здесь пахнет комнатой, в которой недавно умер тяжелобольной пациент.

Не хочу об этом думать.

За прилавком стоял высокий худой аптекарь в белом халате. Он даже не моргнул глазом, когда я протянула ему пленку.

– Отпечатать? – уточнил он, держа карандаш наготове.

– По одному экземпляру, – сказала я.

– Имя?

– Флавия де Люс, – нет смысла лгать.

– Вы живете по соседству, мисс де Люс? – поинтересовался он.

– Мы остановились в «Дубе и фазане», – ответила я, – но завтра уезжаем. Вы успеете к этому времени?

Это был чистый вымысел. Я понятия не имела, когда мы собираемся уезжать, но хотела получить снимки как можно скорее.

Аптекарь нахмурился.

– Не могу обещать. Мы проявляем фотографии каждый день, кроме воскресенья. Но сейчас самое оживленное время года…

Он не стал добавлять «из-за туристов», но я и так поняла, что он имеет в виду.

Я открыла рот, делая вид, что сейчас скажу, будто могу отнести свою пленку в любое другое место.

– Иногда, – неохотно добавил аптекарь, – они бывают готовы в тот же день, но очень редко. В это время года мы сбиваемся с ног.

Я сделала виноватое лицо, как будто я причина всех бедствий.

Он внимательно рассматривал меня пару секунд, а потом, приняв решение, заколотил правой ногой в деревянный пол, словно бешеный бык, только что заметивший матадора на ринге.

– Хоуленд! – закричал он громким и тревожным голосом, совершенно непохожим на тот, которым он только что со мной говорил. – Как быстро ты сможешь проявить пленку шесть на двадцать?

Кем бы ни был этот Хоуленд, должно быть, он глуховат.

Из-под пола донеслось сердитое бурление, как будто подземные боги страдали от несварения желудка.

Я не смогла разобрать ни слова. Заглянула за прилавок, перед которым стояла. Конечно же, под ногами аптекаря располагался люк. Невидимый Хоуленд, должно быть, устроил темную комнату для проявки фотографий в подвале.

– По мере возможности, – сказал аптекарь, поворачиваясь ко мне.

– Благодарю, – ответила я, продемонстрировав зубы и одарив его широкой улыбкой, тщательно выбранной из моего ассортимента доброжелательных оскалов.

И с уверенностью добавила:

– Я знаю, вы сделаете все, что в ваших силах.

На улице я попрощалась с Хобом.

– Мне нужно возвращаться, или моя сестра сойдет с ума. Она слишком обо мне беспокоится. Ты знаешь, как это бывает.

Небольшая ложь никогда не повредит случайному знакомству.

Хоб кивнул и ушел.

Оставшись в одиночестве, я осознала, что за время нашего общения он толком ничего не сказал.

Возвращаясь к церкви, я услышала знакомые звуки шарманки. Интересно, это бродячий коммивояжер с обезьянкой? Странствующий паразит, как выразилась бы Даффи?

Я получила ответ на свой вопрос, приблизившись к переулку слева от центральной улицы. Сквозь арочный проход мощеная дорожка вела сначала на открытое пространство, а потом куда-то в поля. По древним камням и желобам для стока воды я определила, что это рыночная площадь. Сейчас здесь расположилась бродячая ярмарка. Полотняная вывеска гласила: «Цирк и зверинец Шадрича. Самая выдающаяся шоу-программа на земле».

Музыка доносилась со стороны маленькой карусели. Под летним солнцем непрестанно кружились ярко раскрашенные лошади, поросята, грифоны и сиротливый, но суровый по виду огнедышащий дракон. На этих прекрасных зверях катались всего лишь несколько человек, и один из них, маленький краснолицый мальчик, держался изо всех сил и орал, призывая мать.

Рядом стоял и уныло жевал сено скучающий слон, прикованный за ногу.

Сбоку на площади располагались привычные развлечения: игры «брось кокос», «метни кольцо», «тетушка Салли», а также прилавок с пирожками. Напротив них находился тир с летающими механическими утками, куропатками и останками портрета Невилла Чемберлена, плавающими на фоне грубо нарисованного пейзажа. Кто-то помадой пририсовал уставшему лицу Чемберлена счастливую улыбку.

Еще дальше можно было поиграть в «корону и якорь», «под и над» и, несмотря на запрет казино на деревенских ярмарках, в рулетку. Над огромным, на удивление ярко освещенным колесом висела написанная от руки вывеска: «Детям нельзя».

Для малышей имелся пруд с магнитными удочками, чтобы вылавливать ненужные безделушки.

– Эй, привет! – окликнули меня из-за спины, и я повернулась, оказавшись лицом к лицу с мужчиной, которого видела в пабе. С тем, кто был самым высоким. Я узнала его по носовому платку в горошек.

Он спросил:

– Мы же уже виделись? Мне знакомо твое лицо.

Я не ведусь на такие уловки. Даффи рассказала мне, что надо делать, когда подходят незнакомцы и утверждают, что мое лицо им кажется знакомым. Ее инструкции варьировались от резкого замечания до быстрого отступления, сверкая пятками.

«Дай им понять, что ты не настроена иметь с ними дело», – велела Даффи.

Я покачала головой и отвернулась. Но мужчина не сдался так легко. Он обогнал меня, встал лицом к лицу, мешая пройти, и потряс передо мной стопкой разноцветных билетов.

– Попытай удачу в лотерее, – начал уговаривать он. – Шесть пенсов за один билет, за шиллинг даю дюжину. Все по-честному.

– Уходите, – громко произнесла я. Это шаг А.

– Ну же, – настаивал он. – Ты производишь впечатление девочки, которая не против рискнуть.

– Уходите, – повторила я. Это шаг Б.

– Ты не можешь выиграть, если не участвуешь, – заныл он.

Шаг В следовало выполнять, только когда мужчина попытается применить силу, но если он коснется меня хоть пальцем… У меня будут развязаны руки.