В моих глазах – твоя погибель!

– Не помню, – буркнул Саша, который, конечно, отлично помнил этот дурацкий случай.

Главное, два билета на премьеру «Свадьбы в Малиновке» Женька еле достала через своих друзей-журналистов, и вдруг Тамама устроила такую истерику… Может быть, обиделась, что Женя принесла билеты только им с Сашкой, а на нее не взяла? Но всё и в самом деле доставала с великим трудом! Саша, правда, потом спохватился и предложил свой билет Тамаме, но было уже поздно ее успокаивать: пошли клочки по закоулочкам, в смысле, клочки билетов были брошены в мусорное ведро.

– Врешь, помнишь, – настаивала Женя. – Врешь и не краснеешь! А как она по ночам шляется по комнатам: то ко мне в боковушку заглянет, то к тебе? Проверяет, где мы… Тоже не помнишь?!

– А может, мы сбежали на тайные свидания? – пытался свести всё к шутке Саша. – Ты – с Мишкой Герасимовым или с Вадькой Скобликовым, я – с Ларисой Вечкановой…

Ларисой Вечкановой звали их соседку, на которую Саша украдкой заглядывался, хотя она была гораздо старше, а Вадька Скобликов, даром что теперь стал курсантом Хабаровской средней специальной школы милиции, по-прежнему был в Женю влюблен.

Женя, как ни была сердита, не удержалась от смеха:

– Еще раз про Мишку мне что-нибудь такое скажешь – побью, понял? Если парень втемяшил себе в голову какую-то дурь, я в этом не виновата. Вадька Скобликов, надеюсь, уже усвоил, что я могу считать его только другом. А Ларисе ты даром не нужен, студентик, будущий фельдшер! Она предпочитает мужчин с хорошей зарплатой и положением. – После этой фразы Женя фыркнула и тотчас посерьезнела: – Нет, тётя Тома выслеживает, не спим ли мы вместе.

– Чушь собачья! – так и подскочил Саша. – Ты вообще не в моем вкусе.

– Ты тоже не в моем, – успокоила Женя без малейшей обиды. – И вообще, мы всю жизнь рядом, я тебя как мужчину и не воспринимаю даже. Честное слово, даже Вадька для меня – куда больше мужчина, чем ты, хотя ты, конечно, красавчик. Но ты для меня совершенно как брат. И я люблю тебя только братской любовью.

– Нет, это я тебя люблю братской любовью, – ухмыльнулся Саша. – А ты меня – сестринской.

– Да хоть горшком назови! – махнула рукой Женя, снова раздражаясь. – Но то, что тётя Тома тебя ко мне жутко ревнует, – это факт стопроцентный. И так было всегда. Я помню, как она губы поджимала и прищуривалась, когда видела нас вместе! С самого детства помню. Если бы не дядя Саша, она бы, наверное, тебя науськивала колотить меня почём зря.

Саша отвел глаза.

Ну, колотить – это уже чересчур, конечно, однако Женька права в главном – Тамама ее не любит. Отец любил, а Тамама – нет. Но, с другой стороны, Тамама не сдала же ее в детский дом после гибели Жениной матери, Ольги Васильевой, не оставила в Горьком, а забрала с собой. Однако, несмотря на все уговоры мужа, удочерить Женьку она не захотела. А как было бы здорово, если бы они считались братом и сестрой!

Но Тамама…

Вообще всё как-то странно складывается в Сашкиной жизни. Почему-то он никогда не произносил слов «мама» и «папа» по отношению к своим родителям, а называл их Тамамой и Сапашей, что очень забавляло отца, однако бесило мать. Конечно, с годами она свыклась с этим прозвищем, но все же в глазах ее иногда вспыхивала такая горечь, такая обида… А вот Женьку Саша с удовольствием назвал бы сестрой. Они даже немного похожи, особенно на тех фотографиях, которые сделали после выпускного в фотоателье. Жаль, что пропали куда-то, хорошие были снимки.

Женька, конечно, права: Тамама к ней придирается довольно злобно. К примеру, недавно купила Женька у букиниста старую-престарую книжку такую, еще дореволюционное издание: «Тристан и Изольда», роман какого-то француза по имени Жозеф Бедье. Тамама ее как увидела, так подняла крик: «Ты тащишь в дом враждебную литературу! Нас за эти книжонки посадят!» Отняла потрепанный томик и сказала, что выбросила его в помойку. Женька аж заплакала от злости. А ночью Сашка проснулся по нужному делу, видит, у Тамамы свет горит. Заглянул – а она спит, рядом книжка валяется. Тот самый Бедье! Те же самые «Тристан и Изольда»! Ну и Тамама, хороша, ничего не скажешь… Сашка тогда даже и знал, что делать. Потом забрал книжку к себе в комнатку и одним духом прочел ее от корки до корки.

Слезливая ерунда, конечно, для нежных, так сказать, дев, но все-таки ерунда трогательная. Хотя насчет того, чтобы безумная любовь вспыхнула от глотка какого-то зелья, – это художественный вымысел, это Сашке ужасно не понравилось!

Под утро он, уже со слипающимися глазами, книжку закрыл, спрятал как следует под выпадающей половицей, которую недавно обнаружил в углу кухни, и вернулся в кровать. В тот день он жестоко опоздал в училище, потому что добудиться его не могли ни Женя, ни Тамара.

Москва, 1957 год

Вальтер Штольц приехал в Москву ровно через двадцать лет после того дня, как панически бежал оттуда, спасая свою жизнь. Разумеется, он прибыл под чужим именем и с весьма почтенной миссией. Теперь его звали Вернером Хольтом и он представлял газету «Морген» – печатный орган ЛДПГ, Национально-демократической партии Германии. Эта либеральная партия была создана в Восточной Германии по инициативе Сталина, чтобы заинтересовать бывших служащих вермахта [25] и вовлечь их в политическую систему нового социалистического немецкого государства.

25

Вермахт – все вооружённые силы фашистской Германии в 1935–1945 гг.

Подлинный Вернер Хольт – ефрейтор – был ранен в декабре 1945 года и приехал в Дрезден долечиваться. Он оказался в одном госпитале с штурмбаннфюрером СС Вальтером Штольцем. Разумеется, они не были знакомы и находились в разных палатах. Однако они были выписаны в один день и направлялись в числе других бывших пациентов госпиталя на вокзал, когда на город обрушилась серия бомбовых ударов английской и американской авиации. Это происходило 13 и 14 февраля 1945 года. После бомбардировок центр Дрездена был полностью разрушен, а около тридцати тысяч человек погибли в чудовищном огненном смерче.

Вальтер Штольц получил сильные ожоги, однако выжил. Он был вынужден содрать с себя всю одежду, которая занялась огнем, и потерял сознание. Его спасла кирпичная стена, под которую он свалился без чувств и поверх которой прошла огненная волна. Это было чудо, истинное чудо, дарованное ему Провидением… счастливейшая из случайностей, какая только может выпасть человеку!

Очнувшись, Вальтер обнаружил вокруг множество обугленных трупов, а рядом с собой мертвого человека в прожженном местами мундире, с остатками погон на плечах…

Вальтера трясло от холода. Его сброшенная одежда превратилась в горстку пепла, а у этого мертвеца более-менее сохранились и одежда, и обувь, которые ему были уже не нужны. Вальтер раздел мертвого и кое-как напялил на себя его лохмотья.

В кармане он обнаружил почти полностью уцелевшие документы на имя ефрейтора Вернера Хольта. А еще там лежало потертое на сгибах письмо.

Вальтер прочел его. Оно было датировано еще ноябрем минувшего года. Какая-то фрау Штильке из Бремена сообщала Хольту, что он овдовел второй раз: его молодая жена Магда потеряла ребенка, сама до сих пор в больнице и неведомо, выживет она или нет, так что пусть Вернер готовится к худшему. Так или иначе, теперь некому навещать могилы его родителей на городском кладбище, однако она, фрау Штильке, как добрая соседка обещает присматривать за могилами до тех пор, пока домой не вернется сам герр Хольт и не отблагодарит ее.