В море !

– Ты, Вася, любил когда-нибудь?

– Любил, - отвечал, несколько конфузясь, Неглинный.

– Замужнюю или девушку?

– Да ты чего допрашиваешь!.. Ну, замужнюю.

– И она тебя любила?

– Она и не знала, что я ее люблю...

– Зачем же ты не сказал ей?..

– К чему смущать несвободную женщину... И вообще, знаешь ли, я как-то боюсь их... Какое имею я право навязываться с своею любовью?

– Ты, Вася, фефела порядочная!
– рассмеялся Скворцов.
– Играя в молчанку, ты никогда не вызовешь любви... Она тебя любила?

– Не думаю. Но расположена была, это несомненно.

– И ты все молчал?.. Даже и рук не целовал?

– Циник!.. Не говори пошлостей!..

– воскликнул Неглинный.

И, внезапно оживляясь, проговорил:

– Я ее так любил целых три года, Коля, что ради нее готов был перенести какие угодно страдания. Ах, что это за светлое, прелестное создание!.. А ты, свинья: "целовал ли руки?"

"Совсем фефела!" - подумал про себя Скворцов и спросил:

– Хорошенькая?

– Мне казалось в то время, что краше нее нет женщины на свете...

– А муж молодой или старик? Каков он?..

– Муж?
– переспросил Неглинный, и Скворцов увидал с дивана, что лицо его друга омрачилось.
– Я не стану о нем говорить, так как могу быть пристрастным. Мне он не нравится. Он был молодой и очень красивый, - прибавил Неглинный.

– И она его любила?

– Кажется, не очень... Едва ли она счастлива.

– Ты продолжаешь бывать у них?

– Их здесь нет. Они три года как уехали...

– Д-д-да, - протянул Скворцов, - это была, значит, настоящая любовь... Такой бескорыстной, возвышенной любви я еще не испытал... А все-таки, Вася, ты какой-то пентюх с женщинами... Боишься их, молчишь, краснеешь, точно красная девица... Так, братец, никакая женщина тебя не полюбит.

– И пусть, - промолвил угрюмо Неглинный...

– И, несмотря на свои возвышенные идеалы, ты женишься лет в сорок на какой-нибудь кухарке...

– Ну, это ты, брат, врешь...

Несколько времени длилось молчание, как вдруг Скворцов, уже начавший дремать, проговорил:

– Чуть было не забыл сказать тебе самое важное. Сегодня Иван Иванович говорил, что на "Грозном" вакансия, и просил передать тебе, чтобы ты бросил ученую карьеру и просился на "Грозный"...

– Иван Иванович разве в Петербурге?

– Да...

– И Нина Марковна?

– И Нина Марковна.

– И ты у них пропадал?..

– У них, - виновато промолвил Скворцов.

– Хорош! Говорил: "отравляет жизнь", а сам вечера с ней просиживает...

– Нельзя было отказаться. Такую, брат, надо вести линию... Так слушай: ты, конечно, ученой карьеры, ради Ивана Ивановича, не бросишь и в море не пойдешь?

– Разумеется.

– Так скажи своему дяде, чтобы попросил министра назначить меня на "Грозный". И упроси его съездить скорей, пока никого не назначили. А я, в свою очередь, попрошу похлопотать, знаешь ли кого?

– Кого?

– Ивана Ивановича!.. Что вытаращил глаза? Разве не идея?

Неглинный улыбнулся.

– А Нина Марковна как?

– Она не узнает. Я попрошу адмирала держать мою просьбу в глубочайшей тайне.

– Чем же ты объяснишь эту таинственность?

– Как-нибудь да объясню. А он, наверное, постарается, чтобы я ушел в плавание. Понимаешь, почему? Не правда ли, идея?

– Да ведь после он может сказать Нине Марковне.

– После, когда я буду отсюда далеко, пусть говорит.

– Однако, ты - гусь лапчатый!
– промолвил Неглинный.
– Ишь, что выдумал!

– Поневоле выдумаешь, когда положение - "бамбук"... Да вот что еще. Если встретишься с адмиралом или с адмиральшей - не забудь, что у тебя была инфлюенца.

– Это еще что?

Скворцов объяснил, в чем дело, и, пожелав другу "успешно зубрить", повернулся на другой бок и скоро заснул крепким сном.

На другой день он с двенадцатичасовым пароходом отправился в Кронштадт. Адмиральша уехала раньше.

VII

Просить человека, которого втайне бессовестно обманываешь, об услуге, хотя бы и с добрым намерением покончить с обманом, оказалось вовсе не так легко и просто, как легкомысленно предполагал Скворцов. Его очень смущало и самое обращение с просьбой к этому добродушному и, по-видимому, простоватому толстяку Ивану Ивановичу и, главным образом, объяснение, которое необходимо сочинить по поводу сохранения в тайне его просьбы. Положим, оно уже придумано и, кажется, ничего себе, но поверит ли ему адмирал и не будет ли удивлен, что молодой человек скрывает это намерение от своего "друга" Нины Марковны? И что, если адмирал, который, по уверению жены, находится о таком блаженном неведении относительно характера их дружбы, что даже собирается пригласить его жить вместе с Ниной Марковной на даче, - вдруг догадается, в чем дело? Тогда... прощай обычное добродушное настроение Ивана Ивановича! Семейное счастье и вера его в любимую "Ниночку" будут омрачены подозрениями. Бедный адмирал!

"И на кой черт этот славный Иван Иванович сделал глупость, женившись в пожилых летах на такой пылкой женщине, как Нина Марковна!" - не без досады подумал вслух Скворцов.

Все эти соображения волновали теперь молодого человека, и он, вернувшись в Кронштадт, не решился, как хотел, в тот же день переговорить с адмиралом, хотя и представлялся для этого удобный случай. Он встретил адмирала на улице, близ Петровской пристани, и мог без помехи изложить свою просьбу. Адмирал, только что вернувшийся с своего флагманского броненосца, был, по-видимому, в хорошем расположении духа и, по обыкновению, ласков и приветлив. Но у Скворцова не хватило смелости заговорить о своем деле. Вдобавок, Иван Иванович, пригласивший молодого человека пройтись с ним, шутливо расспрашивал о "венгерочках" в Аркадии и, между прочим, заметил, что и Ниночка вчера осталась в Петербурге и только сегодня вернулась с девятичасовым пароходом.

– Портниху ждала и кое-какие покупки вечером делала. Жаль, что вы не знали об этом, Николай Алексеич, а то бы зашли к ней! Ниночка и не проскучала бы вчера!
– прибавил адмирал.

Вспомнив вчерашний вечер, молодой лейтенант не без труда поборол смущение и поспешил откланяться адмиралу.

– А вы разве не к нам?

– Нет, ваше превосходительство... Мне надо в экипаж.

– Так обедать пожалуйста.

– К сожалению, не могу, ваше превосходительство!

– Да что это вы все, батенька: не могу, да не могу? Какие у вас такие дела?
– спрашивал Иван Иванович, взглядывая на смутившегося лейтенанта и тотчас же отводя взгляд.
– Уж не завели ли вы какую-нибудь интрижку, а?.. Ну, ну, как знаете... Не забывайте только, дорогой Николай Алексеич, что я и Ниночка всегда рады вас видеть и любим вас!
– с чувством прибавил адмирал, крепко пожимая Скворцову руку.

Это ласковое и доверчивое отношение добряка Ивана Ивановича было самым ужасным наказанием для Скворцова и всегда терзало его совесть - увы!
– до тех только пор, пока он не оставался наедине с адмиральшей, и совесть куда-то пропадала, побежденная чарами хорошенькой молодой женщины.

"Нет, довольно всей этой лжи... Довольно! Ах, если б Неглинный упросил своего дядю похлопотать?" - подумал Скворцов, направляясь обедать в морской клуб.

Он там пробыл до вечера, чтобы не застать дома кредиторов, - играл на бильярде, долго читал в библиотеке и вернулся домой в меланхолическом настроении.