В Москве полночь

Из коробки «феррани» он вынул тяжелый полицейский «кольт», неведомыми путями очутившийся сначала в Афганистане, потом почти легально привезенный Седлецким в Москву. Из деревянной коробочки для табака он достал патроны с тупыми закругленными головками. Отщелкнул в сторону барабан револьвера и неторопливо его набил. В таком деле не спешат… Мельком глянул на часы. Три минуты из пяти, отпущенных, уже прошло. «Кольт» он засунул спереди за ремень, прикрыл широкой цветастой рубашкой. Из пластикового мешочка, где валялись пустые кассеты, выудил короткую трубочку, похожую на зажигалку.

— Ты куда? — удивилась жена, когда Седлецкий в джинсах, распашонке и теннисных туфлях целеустремленно ринулся к двери.

— Пройдусь немного. Голова болит…

— Курил бы меньше, Алексей!

На улице устанавливалась та мягкая вечерняя пора, когда летнее солнце еще цепляется за горизонт и верхушки высоких домов вспыхивают розовым, когда от асфальта еще поднимаются теплые токи воздуха, но тени во дворах уже густеют и наливаются сиреневым, а гул большого города как бы стушевывается. Вдали, среди деревьев у бассейна, мелькали пестрые людские силуэты, возле станции метро у киосков шевелились крохотные фигурки, но на самой Остоженке было пусто — магазины закрылись.

Там, где Остоженка выходит на Кропоткинскую площадь, в небольшом скверике застыл мрачноватый, на темно-багровом камне, Энгельс, больше похожий не на себя, а на всех русских народников разом. Наискосок через сквер тянулась дорожка, выводящая на угол Кропоткинской улицы и Гоголевского бульвара. Шагая по дорожке, Седлецкий подумал, что неизвестные контактеры хорошо, надо признать, выбрали место встречи. Открыто, большой обзор, нелюдно. В реденькой цепочке пешеходов легко высмотреть тех, кого Седлецкий, возможно, приведет с собой. В то же время, место бойкое, рядом с метро, не каждый рискнет вести себя активно. Стрелять, например… Если у них машина, то отсюда удобно отрываться: вниз, по Соймоновскому проезду, на Кропоткинскую набережную, а оттуда — в любой переулок Остожья.

У памятника, на каменных скамьях парапета, сидела кучка юных бездельников — мальчики с девочками. Курили, визгливо хохотали и пили пиво из жестянок. Седлецкий поторчал напротив компании, любознательно вглядываясь в бесстрастное лицо основоположника и, не заметив вокруг никакого движения, с сожалением подумал, что свидание сорвалось. А может, за ним откуда-то наблюдают. Хорошо, если не через оптический прицел. Он поежился и решил ровно через минуту возвращаться домой, но тут увидел: по Кропоткинской к площади медленно ползет неприметный серо-бежевый жигуль. Не доехав до перекрестка, машина остановилась. Водитель поднял капот и принялся ковыряться в моторе. Двое на заднем сидении повернули головы к памятнику. Приехали…

— Я здесь, господин Седлецкий, — сказали сзади.

Увлекшись наблюдением за машиной, Седлецкий забыл о тылах. Это было непростительно, и он с раздражением обернулся. Обычный московский парень в широких штанцах и размалеванной майке с усмешкой смотрел на Седлецкого, заложив руки за спину.

— Документы с вами? — спросил Седлецкий, еще больше раздражаясь от этой усмешки.

— Со мной.

Молодой человек вынул из-за спины папку — обычную картонную, с ботиночными тесемками.

— Где бы нам пристроиться… — пробормотал Седлецкий, оглядываясь.

И двинулся к парапету. Они устроились неподалеку от юных любителей пива. До машины теперь оставалось метров двадцать. Седлецкий присел на теплый камень, достал пачку сигарет, протянул парню.

— Спасибо, не курю, — сказал тот.

Седлецкий развязал тесемки. Парень заметно расслабился. Даже на девочек из компании благожелательно покосился. Однако вскоре он сказал:

— Хочу заметить, господин Седлецкий, у нас мало времени. Нельзя ли поторопиться?

— Мне спешить некуда, — буркнул Седлецкий. — На кону — карьера, сами понимаете… Кого вы представляете?

— Одну из разведок, которая хочет в обмен на документы информацию о ваших людях в Шаоне.

— Сначала я должен убедиться, что документы заслуживают такую цену.

Он уже понял, что документы в папке — не бронза. И фото не смонтированы. Правда, бумаг оказалось мало, и касались они, в основном, захвата полевого командира Абдрахмана да штурма плотины.

— И это все? — презрительно сказал Седлецкий, выщелкивая из пачки сигарету.

— А что — мало? — засмеялся молодой человек.

— Туфта, мелочь… К тому же одна фотография — явный монтаж. Грубо работаете!

— Не может быть! — сказал парень. — Покажите, какая именно… Я отмечу.

— Вот эта, — ткнул пальцем Седлецкий, доставая трубочку, похожую на зажигалку.

И когда парень наклонился к папке, короткое белое пламя, парализующее сетчатку, вспыхнуло у его глаз.

Седлецкий выхватил «кольт» и, встав за парапетом, с двух рук, словно в тире, принялся палить по жигулю, из которого при вспышке парализатора вывалились пассажиры в одинаковых темных рубашках. Сзади завопили девочки из компании, а у метро шарахнулись продавцы цветов. Седоки жигуля упали на дорогу и поползли за машину. Водитель с грохотом захлопнул крышку капота, вскинул короткоствольный автомат и тут же приткнулся к машине, зажимая плечо. С бульвара, визжа покрышками, выскочило две черных волги.

— Сдавайтесь, вы окружены! — проревел на всю площадь металлический голос.

Седлецкий выдернул папку из безвольных рук молодого человека, который шатался словно пьяный и болезненно щурился.

— Мало каши ел, — добродушно сказал Седлецкий.

— Вы за это заплатите, — пробормотал парень. — Нельзя так себя вести, господин Седлецкий, у вас — дочь…

— За дочь я достану всю твою вонючую разведку! И каждому, слышишь, каждому оторву голову!

Седлецкий коротко двинул парня в печень, и тот завалился на парапет. Оперативники уже запихивали в машины арестованных.

— Прихватите тачку, — приказал Седлецкий старшему наряда. — Я переоденусь и скоро буду. Без меня не начинайте.

…Дома он еще раз изучил папку. В общем, ничего страшного, отбиться можно. Неприятно только, что Седлецкий оказался полностью раскрытым. В Шаону теперь дорога заказана. Какой-то человек аккуратно поработал, и судя по всему, рядом с Мирзоевым. Значит, и Мирзоева надо срочно изымать из Шаоны. Фу ты, склероз, с облегчением подумал Седлецкий. Мирзоев ушел вместе с дивизией Лопатина. А люди его остались. И кто-то из них нагадил. Разберемся, ничего…