В Москву!
Шрифт:
Лиана тем временем возила тележку вдоль стеллажей с овощами и фруктами. Она протянула руку к черешне, но отдернула ее, как от раскаленной кастрюли.
— Алина, это что за цены такие трехэтажные? — спросила Лиана. — Четыреста рублей за килограмм черешни? У нас она пятьдесят стоит!
— Это не за килограмм, — засмеялась Алина.
— А, за ящик! Ну тогда понятно, — успокоилась Лиана.
— За сто грамм, дурочка!
Больше Лиана не произнесла ни слова. Девушка, сидевшая на кассе, тоже молчала.
На груди у нее был бейджик «Зухра». На Лиану и Алину
— Видела, эти овцы шампанское за сорок тысяч купили. Я умерла бы не купила.
— У меня столько просили в военкомате, чтобы сына от армии отмазать, — сказала Наташа.
— Тебе никогда не хочется их убить? — спросила Зухра. Наташа ей не ответила.
Всю дорогу до дома Лиана молча изучала билборды вдоль шоссе и качала крашеной головой. На одном из них был нарисован дворец, похожий на иллюстрации из детского сборника сказок народов мира, и написано «Усадьба 1766 года ждет помещика». Лиана трижды поцокала языком, как будто говорила: «Ну разве так можно?»
Дома, раскладывая продукты из пакетов по местам, Лиана сказала Алине:
— В каком странном месте вы живете. Такое ощущение, что все вокруг — психопаты и грязнули с плохими зубами и навязчивой идеей скупать дома.
— Почему?
— Потому что рекламируют только домработниц, стоматологов, психотерапевтов и недвижимость! И пробки все время. И цены такие, как будто вы все тут лохи. А вокруг — деревня деревней. Зачем вы на этой Рублевке живете, я так и не поняла.
Алина собралась было что-то возразить, но тут Лиана вскрикнула:
— Елис-палис, проваландались полдня — шестнадцатую серию «Проклятого рая» прозевала! Самый момент, когда их должны были убить!
— Кого? — испуганно спросила Алина.
— Ну, этих, которые Анжелике рабство делали!
Мотог в Москве продержался недолго. Хотя она ему очень понравилась. Ему вообще нравилось все. Он говорил:
— Когда светит солнце, вокруг ходят люди и есть, что выпить, — мне больше ничего не нужно.
Но природа взяла свое. Однажды Мотог поздно вернулся в домик на заднем дворе у Алины, куда их с Лианой определили жить. Мотог сказал Лиане, что возил на рынок повара — выбрать баранью печенку для завтрашних шашлыков. Он зашел в спальню и начал раздеваться, одновременно вслух предаваясь воспоминаниям о курортной жизни.
— Помнишь ту девочку, которая из Прибалтики приезжала, жена какого-то блатного, как ее звали? — спросил он Лиану, расстегивая рубашку.
— Если ты вспомнишь, как ее звали, я тебе голову оторву, — сказала Лиана.
— Ика? Юка? — продолжал Мотог, стягивая рукава. — Красивая такая — на Барби похожа.
— Мотог, успокойся уже, а? Такая тварь твоя Ика была! На официанток орала!
— Зато она единственная женщина, на чьи сиськи надо смотреть по очереди, — сказал Мотог, расстегивая ремень.
— У нее сиськи силиконовые!
— Настоящие! — возразил Мотог, снимая штаны.
— Ну
все, пиздец тебе! — сказала Лиана, встала с кровати и включила свет.И увидела, что Мотог стоит посреди комнаты в женских трусах.
Оказалось, уже неделю Мотог крутил роман с одной из Лианиных подчиненных. Никакого повара ни за какой печенкой он не возил, а возил двадцатилетнюю кухарку Оксану — туда-сюда и вверх-вниз по кожаному сиденью машины, и вот, пожалуйста, одеваясь в спешке и в темноте, перепутал трусы.
— Аппендицит вырву, — прошипела Лиана, как кобра, медленно вставая с кровати. Мотог попятился и забубнил:
— Прости, мамой клянусь, ничего не было! Мамой клянусь, моя совесть уже угрызился!
— В асфальт закатаю, — шипела Лиана, приближаясь. Мотог выскочил из спальни, как из ледяной воды, и больше его в Москве никогда не видели.
Нельзя сказать, чтобы Лиана очень расстроилась.
Через месяц у нее уже был роман с другим шофером Алины — Вадиком — человеком, который так гордился большой фурнитурой от телефона в своем ухе, что она даже делала его визуально выше.
Как только Лиана ложилась в постель с мужчиной, она считала, что вышла за него замуж. Ее новый муж нравился ей больше всех предыдущих. Она говорила Алине:
— Он мне подарил жизнь, счастье, свет небесный и прямую связь с Богом. Еще теперь он мне должен подарить новый Диор. А то разведусь на хер!
Лиана могла бы поклясться, что Вадик вообще не гуляет. С одной стороны, она понимала, что так не бывает, а с другой стороны — не могла не признать очевидное. Лианин мир был опрокинут. Как если бы своими глазами она увидела, что пограничник Тигранчик пропустил в Россию фуру, груженную мандаринами, и не взял ни копейки.
Правда, однажды Вадик немножко выпил, и Лиане почудилось, что он на нее замахнулся. Она спокойно взяла со стола кухонный нож, спокойно подошла к Вадику и сказала:
— Хоть раз пальцем тронешь, будешь всю жизнь в Апсны вместо светофора стоять и все время красный свет показывать. Все понял?
Вадик понял не все, но трогать Лиану не стал.
Горничные Лиану слушались и боялись, хотя большую часть работы она делала за них сама. Отказывалась только возиться с бирюковскими зимними садами на крыше.
— Терпеть не могу природу! — говорила Лиана. — Она меня дома достала, эта природа.
Поначалу Лиана думала подружиться с украинской семьей садовников, жившей в доме для прислуги, но с ними ей было скучно. Она сказала Алине:
— У них все счастливые. Неинтересно.
В итоге Лиана новых друзей не нашла, и никого, кроме Алины и Вадика, у нее в Москве не было. Удивительным образом, коренная москвичка Алина все чаще чувствовала, что и у нее, кроме Лианы, в Москве нет никого.
Лиана заботилась об Алине, как няня. Однажды у Алины на шее вскочила небольшая шишка. Она показала Лиане. Та испугалась и убежала к себе, а через минуту вернулась с какой-то бумажкой. Бумажка оказалась иконкой Матушки Матроны, которую Лиана везде таскала с собой. Лиана нацепила иконку Алине на шею и сказала: