В начале было детство
Шрифт:
К тому же тетя Сима считала вздором и блажью моих родителей «все это интеллигентское воспитание». «В доме хоть шаром покати, ни еды, ни одежды, заморят ребенка».
Кроме нас на этаже жило пять больших семей. Азербайджанцы, русские, армяне, евреи, украинцы, грузины — разветвленную сеть соседских отношений не смог бы распутать даже опытный резидент [4] . Мара ориентировалась в них прекрасно.
«Шпионила» Мара на нашей огромной кухне. Выведывая очередные новости, она не забывала заглядывать в кастрюли. Мара сообщала мне, у кого намечается «вкусненькое», и мы с ней, под предлогом телевизора, наведывались к соседям на ужин.
4
Как долго издаются книги! Пока рукопись дошла до типографии, в мире многое изменилось. И не все к лучшему. В моем доме детства больше нет армян. Им едва удалось уцелеть при погромах. Соседку с первого этажа ударили утюгом, со второго этажа — кипятком обварили, а наши соседи с третьего спаслись бегством. Погромщики — это тоже наши дети. Дети, которым никто никогда не рассказывал ни дома, ни в школе о геноциде и антисемитизме, никто никогда не показывал документальные фильмы ужасов о жертвах газовых камер и турецкой резни. В четырех штатах Америки программа «Геноцид и еврейская катастрофа» обязательна для школьников. Дети, понимающие, сколько горя принесли миру геноцид и антисемитизм, не вырастут расистами. Наша школьная программа эти понятия даже обзорно не включает. При неразвитом воображении убивать и громить легко.
Я уже говорила — укоры совести жгли меня после, в одиночестве. И как-то я с ним справлялась. Зато без Мары не одолеть бы мне ни одну из тех преград, что расставляет судьба.
Ежевика в Набрани
Дачное место, неподалеку от Баку, называлось Набрань. Говорят, теперь там много туристов, дачников. В мои детские годы Набрань не была обжита. Дикий лес, рощи грецких орехов, оливковых деревьев, река в лесу, море с хрустящим под ступнями берегом — всевозможные ракушки, мелкая галька, песок.
Набрань — рай на земле. Мы с Марой вкушали его плоды как в прямом, так и в переносном смысле.
Утром, не успев продрать глаза, мы убегали за калитку. Бесстрашные амазонки, мы рыскали по лесу в надежде найти что-то. Но что?
«Давай обрыскаем под батареей», — как-то предложила дочь. На вопрос, что она намеревается там найти, дочь ответила неопределенно.
Она не знала, и мы с Марой не знали тоже. Первая находка — грибы. Прежде грибы мы видели только сушеные, их присылала тетя из Саратова. А тут — живые, и росли они на стволе поваленного карагача. Их было подозрительно много, и Мара сказала: «Поганьё!»
Оказалось — настоящие опенки. Съедобные. И мы их нашли! Два дня ели, угощали всех соседей. Насладились полезной находкой, что дальше?
Решили изменить маршрут поисков, двинулись за огороды, в поле. Верблюжьи колючки зигзагами торчали из растрескавшейся глинистой почвы. На этом поле ничего не найти.
Но что это? Колючий кустарник с выгоревшими бесцветными листьями усеян черными и фиолетовыми ягодами.
— Это отрава, не прикасайся! — предупредила Мара.
Сколько же этой отравы, и какая она красивая! Тайком от Мары я сорвала две ягоды, спрятала в карман. Вдруг Мара ошиблась — назвала же на съедобные грибы поганьем.
И точно. Хозяйка сказала, что это ежевика. Прекрасная ягода.
Мы с Марой паслись за огородами, я собирала — мне запретили есть с куста, а Мара набивала полный рот, глотала ежевику не разжевывая, и ничего с ее животом не делалось. Это было неиссякаемое поле, скатерть-самобранка,
разве что варенья оно не варило. Варенье наварила бабушка из собранных ягод.На следующий год, как только прибыли в Набрань, мы с Марой бросились на наше поле.
Оно было перепахано, в комковатой земле росли зеленые листья. Ни верблюжьих колючек, ни кустика ежевики.
Запаханные наши с Марой угодья — первое острое чувство утраты. Мара выдернула из земли листья вместе с чем-то бурым.
— Свекла, гадость какая, — хоть бы морковку посадили.
Но мне не хотелось морковку, а реквием по ежевичному полю я исполнила тотчас, вернувшись на дачу. Это был рисунок чернилами, я его не помню, но помню, с каким остервенением (другого слова не подберешь) я рисовала. Перо продирало бумагу.
Рисунок Мара сдала учительнице по рисованию. Им задали тему «Лето». Рисовать Мара не любила.
«Сойдет и твоя мазня», — сказала она.
И поплатилась за подлог. Ее выбрали художником в стенгазету.
— Я просила тебя стараться. Просила? — кричала она на меня.
Больше моих рисунков она не сдавала. Из художников ее уволили быстро. Да и я не стала художником.
"Евгений Онегин" и заяц в профиль
В детском творчестве мы почти всегда имеем дело с «комментированием». Вот рисунок пятилетнего Саши. На нем — два лица-овала, вверху — оранжевый, с красными точками глаз в голубом ожерелье, оранжевым носом и ртом с черными зигзагами — зубами; внизу — с красными глазами, носом и ртом восьмеркой. Что это такое? А вот что: «Знак, что надо чистить зубы».
«Человек вверху — четырнадцать раз (число слез, и, значит, не ожерелье, а голубые слезы из зареванных красных глаз) чистил зубы, все остальное — не чистил, потому зубы болят и он плачет. Человек внизу — восемь раз не чистил зубы, а остальное — чистил, потому он веселый. Рот восьмеркой — потому что восемь раз не чистил, а зубов черных не нарисовано — потому что нижний чистил зубы чаще верхнего, и они у него не почернели».
Поняли бы вы замысел пятилетнего автора рисунка, если бы он не рассказал нам, что все это значит?
Замысловатость цифровых расчетов — свидетельство того, что ребенок осваивает азы математики, учится составлять задачи.
Снабдив графический лозунг соответствующей подписью, мы получили бы оригинальный плакат на сангигиеническую тему. Любому ребенку, пришедшему в поликлинику, он был бы интереснее тех картинок, что висят у нас в детских медицинских учреждениях.
Пятилетний Илюша К. нарисовал куб в виде развертки. Как он додумался до развертки? А просто — поворачивал куб разными гранями и пририсовывал по грани.
Огорчился ли он, что у него не вышло похоже? Нисколько! Он убежден, что вышел в точности такой куб, как в натуре.
Истоки всевозможных «измов» — в детстве. Думаю, Брак и Пикассо ничего не выдумали — в основе лежалих детский опыт. Иначе бы возникновение кубизма как течения не было бы органичным для искусства.
Как-то я составила список всевозможных течений в изобразительном искусстве и отобрала детские работы, строго отвечающие принципу каждого из течений. Это было убедительное зрелище.
Дети лепят людей без ступней и ладоней. Почему? Разве они, такие наблюдательные, их не видят?
Видят — и не придают им значения. Одна мама рассказывала мне, что ее дочь упорно не рисовала пальцы на руках человека. Мама была образованной и знала, что это трактуется как отсутствие контактности. Но стоило поиграть с дочерью в волейбол, как на рисунке объявились пальцы. Что говорит, разумеется, не о нарушенном и восстановленном контакте, а лишь о том, что девочка, подкидывая и ловя мяч, «осознала» свои руки и они тут же выявились.