В небе только девушки! И...я

Я боюсь твоих губ, для меня это просто погибель.

В свете лампы ночной твои волосы сводят с ума.

И всё это хотел навсегда, навсегда я покинуть.

Только как это сделать, ведь жить не могу без тебя.

Потому что нельзя, потому что нельзя,

Потому что нельзя быть на свете красивой такой.

Потому что нельзя, потому что нельзя,

Потому что нельзя быть на свете красивой такой.

Она долго молчала, потом спросила:

— А я красива?

— Конечно.

— Тебе это нравится?

— Когда как. Но, чаще раздражает. Не столько ты, сколько люди, прыгающие вокруг тебя.

— Они меня тоже раздражают… — и она ударилась в рассуждения о том, почему ее раздражают поклонники. Об этом она могла говорить вечность. Она проснулась!

— Настя!

— Ну вот, недавно в Воронеже…

— Настя!

— Нет, ну дай договорить!

— Лейтенант Афанасьева, слева сзади 'Мессер' поднимается. К бою! Доложить дистанцию!

— Не вижу!

— Еще ниже!

— Больше двух километров, опасности нет.

— А почему я говорю об этом штурману, а не он мне, лейтенант Афанасьева? Болтать, ты, конечно, мастерица, но за обстановкой следить это и твоя обязанность. Доложи в штаб ВВС, что будем в квадрате 6В через сорок минут.

— Есть, товарищ капитан! — обиженно пробормотала Анастасия.

Немцы попытались перехватить на спуске, на хвосте висело восемь мессеров на высоте около 10 500, они появились спереди и шли с подвесными баками. Попытались подпрыгнуть, и дотянуться, но не хватило ни скорости, ни потолка, но проход к Воронежу они закрыли. И я отвернул на Бутурлиновку. Доложились на КП, перенесли точку спуска, к которой будут подтянуты 'МиГи'. Долбаная 'восьмерка', наконец, сбросила баки, еще сто километров, и они должны отвернуть. Пошел пятый час полета, давление в основных кислородных баллонах подошло к нижнему пределу, и я переключился на последний резервный, который находится у меня под креслом. Его вентиль может открыть только командир. Сделано так, чтобы штурман не мог дотянуться. Там всего на 20 минут. Видим подходящие от Борисоглебска 'МиГи'. 'Мессера' бой не принимают, и отворачивают, у них топлива только домой. Все спускаемся. Как положено, с полочками, дабы не потерять сознание. Мы уже на девяти тысячах, кислорода на семь минут. Считай хватило! Подворачиваю, чтобы было удобнее заходить. Прошел над городом, и сел с северо — запада. Над головой прошли 'МиГи', ушедшие в набор. Рулю к КП, но стартер показывает флажками на третий капонир. Там и встали. Снизу уже открыли люк. А я сидел в кресле и смотрел на небо. Голубое — голубое. Пшикнул раскрываемый бомболюк. Со всех камер забирают рулоны с пленкой. Надо вставать, снизу уже беспокоится начальство. Последняя выдвигающаяся ступенька пищит пружинкой. Я на земле, и меня начинают тискать. Рядом врачи оказывают помощь Анастасии, у нее есть обморожения: пальцы прихватило на ногах. Устала и забыла ими шевелить. А у меня пощипывает на скуле, там, где очки заканчиваются. Тоже нуждаюсь в медицинской помощи. Мажут чем-то противным. Подъехали Фалалеев и Красовский. Пытаюсь подняться с носилок, куда меня уложили. Но начальство замахало руками: Лежи — лежи.

— Аппаратура сработала? Видимость была?

— Сняли все, товарищ генерал — лейтенант. Танки видели, много танков.

— Отдыхайте, в 12.30 ко мне, обедать, а там и снимки будут готовы.

— Ну и рожи! — посмеялся Фалалеев, когда я и прихрамывающая Настя вошли к нему в хату. — Проходите, девочки. Сильно досталось?

— Холодно, очень холодно было. — и у меня, и у Насти распухли лица, несмотря на маски, которыми мы защищали лица. У меня больше, у Насти меньше. У меня же руки заняты все время. Она лицо успевала потереть.

— Кабину бы надо вам герметизировать.

— Ну, это ж только на заводе.

Я доложился о том, что видел на маршруте и передал 'воспоминания' обоих. Генерал передал бумаги адъютанту и тот унес их в разведотдел ВВС фронта. Обед был просто шикарный. Повара генерала расстарались на всю катушку. После обеда принесли расшифрованные снимки. Аппаратура сработала штатно. Я по курсу и высоте не рыскал. На этом праздник кончился, и Федор Яковлевич засобирался к начальству. Нам приказал по готовности машины перелетать обратно в Воронеж. Так что, особо и не поговорили. Подошедшего чуть позже Красовского, командующий прихватил с собой, и его самолет, в сопровождении шестерки 'Яков', пошел куда-то на север. Мы вернулись в дежурную комнату отдыха, собрали вещи и пошли на стоянку. Настя недоумевала, что случилось.

— Нас это пока не касается.

Мы подошли к стоянке. Настя ходит с трудом и медленно. Самолет готов, оставив Настю в машине, прошел на КП и получил разрешение на перелет. Подготовил машину, и мы взлетели. Лететь недалеко. Передали 'птичку' в руки Василия Ивановича и побрели домой. Я лежал на спине, и никак не мог уснуть, на соседней кровати мирно посапывала штурман. Сегодня уже 11 апреля. Медленно, очень медленно развиваются события, можем не успеть. Глядя в тщательно выбеленный потолок дома, пытаюсь уснуть, но, что-то тревожно на душе. Кто хлопает дверью и осторожно стучит в дверь комнаты. Встаю, накидываю гимнастерку, влезаю в галифе. Открыл дверь. Посыльный из штаба ПВО.

— Товарищ капитан, Вас вызывает капитан Байбородько.

— Сейчас буду. — закрываю дверь, и толкаю Настю.

— Подъем! Иди ужинать! И В штаб.

— Какой ужин? Не хочу ничего, у меня нога болит.

— Тогда к врачу, и получи у него освобождение от полетов.

— Опять полеты! — она открывает глаза, тянется, как кошка, и на одной ноге скачет к зеркалу, посмотреть, что у нее с лицом творится. Рожи у нас обоих разнесло знатно.

— Настя, не придуривайся, в санчасть! — приказал я, и двинулся на выход. Вместе с посыльным дошли до Хоперского. По дороге тот все интересовался, что у меня с лицом. Узнав, что я обморозилась, удивленно присвистнул. Я вошел в штаб и доложился. Майор, тоже уставился на мою морду.

— Что с Вами, Александра Петровна.

— Поморозились, и я, и штурман.

— Жаль! У врача были?

— Нет, помощь мне оказали в Бутурлиновке. Сюда перелетели три часа назад, пытались поспать, но прибежал Ваш посыльный.

— По сведениям разведки, готовится большой налет на город, в Коммунарах село два гешвадера Юнкерсов.

— Я это видела. Я привезла эти снимки, и там не Юнкерсы, а 'Хейнкели'. И стоят они там давно. Это они к нам летают.

— Так вы получать освобождение от полетов будете?

— Я — нет. Может быть, его штурман получит. Она хромает сильно, пальцы ног поморозила.

— Ну хорошо, постараюсь обойтись имеющимися средствами. Вам, Александра Петровна, сегодня телефон проведут. Самолет к вылету готов?

— Повреждений не имеет. Ведется послеполетное обслуживание. — видя, что я отвечаю стандартными и абсолютно незаинтересованными фразами, майор понял, что просто напрасно вытащил меня из постели, чтобы поделиться пришедшими разведданными, источник которых стоял у него перед глазами. Что-то еще пробормотав, он отпустил меня ужинать. В летной столовой все собрались возле нашего столика и обсуждали с Настей, где она так сумела повредить своей физиономии. Она притащилась в столовую в одном сапоге и тапочке, с перевязанной 'лапкой'. И с удовольствием демонстрировала свою лодыжку, давая всем желающим ее потрогать и погладить. Сборище больных спермотоксикозом было угрожающе большим. Они не сразу сообразили пропустить меня к моему столу. Потом зашикали друг на друга, и аккуратно расползлись по соседним, ехидно посмеиваясь надо мной. Я у них сочувствия и участия не вызывал. Подумаешь, морду отморозила. Но, официантка Аня Полежаева, к концу ужина, принесла и поставила на стол довольно большую банку гусиного жира. Я полез в карман за деньгами, но Аня категорически отказалась брать деньги.

— Это — домашний, мы с мамой гусей держим. Я специально домой сбегала. Это Вам, товарищ капитан, и Настеньке. Нас тут женщин много, — она показала рукой в сторону кухни, — но, летаете только вы.

Я помахал рукой в сторону раздачи, откуда послушались ответные приветствия. Тыл и фронт продемонстрировали единство. На самом деле, вполне прилично кормят, довольно вкусно. Разносолов, правда, нет, но приготовлено хорошо, почти по — домашнему.

Ночью был налет, но не на Воронеж, а на аэродром в Бутурлиновке. Нас по тревоге не поднимали, несмотря на то, что я освобождения от полетов не получал. Утром прибыло начальство, ввалились прямиком к нам в хату, с подарками из Москвы, и поинтересоваться, когда сможем повторить полет.

— Я хоть сегодня, а лейтенант Афанасьева временно отстранена от полетов.

— Ну, штурмана мы тебе найдем!

— Не надо никого искать! — тут же завелась Настя, — до самолета до хромаю, или подвезут, а сидеть в кресле я могу.

— Нет, Настя, что я с тобой делать буду, если нас собьют. Давайте замену.

Во второй полет пошли в то же время, штурманом полетел капитан Волгарев, из 47–й ОКАЭ, у него был небольшой опыт высотных полетов. Приказано посмотреть еще глубже у противника, включая станции и мосты через Днепр. Ставка требует разобраться с резервами у немцев. И Фалалеев, и Красовский побывали в Ставке. Наши снимки уже там. А я беспокоился! Волгарев маленький, худенький, последнее время летал на СБ, но перед этим — на 'пешке'. Он с удивлением увидел позади 'птички' четыре пушки на козлах и заклеенные перкалем коки и отверстия в центроплане.