В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945

Распорядок дня в малом гараже остался неизменным, то есть вечером, в 20 часов, часовые запирали его снаружи на замок, а в 5 часов 30 минут утра следующего дня открывали. Иногда часовые и фельдфебель навещали пленных даже глубокой ночью, проверяя их присутствие. Жизнь на новом месте затрудняло отсутствие хотя бы небольшой печки, так что мы не могли сварить себе дополнительную еду или вскипятить воду, просушить намокшую одежду и обувь.

Вечером 4 мая, когда все пленные вернулись с работы, в гараж зашли вместе со старшим ефрейтором Шлихтом оба фельдфебеля – Хебештрайт и Томшке. Хебештрайт объявил, что с завтрашнего дня комендантом лагеря и руководителем нашей рабочей команды становится Томшке, а он покидает нас и вообще Каменц, так как получил более высокое назначение. От имени всех товарищей я пожелал Хебештрайту успехов на новом месте, и все три немца ушли.

На следующий день после утренней поверки Томшке объявил, что ему необходимы человек пять плотников, столяров и слесарей, и к ним 10 помощников, которые должны поработать пару недель на аэродроме. Из желавших попасть в эту группу с моей помощью отобрали нужное количество.

Сначала нас завели на склад, где нам выдали метлы, щетки, ведра, гвозди, лопаты, строительный инструмент. Место работы располагалось на левом берегу реки Шварце-Эльстер. Это был небольшой запущенный деревянный барак, который предстояло привести в порядок и окружить со всех сторон колючей проволокой. Я поинтересовался у Томшке, для кого же мы готовим этот барак. Он ответил, что выполняет приказ, полученный из Гроссрёрсдорфа, а кто конкретно будет проживать в бараке, пока ему не известно.

Наступил очередной банный день, и Томшке взял меня с собой для получения белья. Мне пришлось тащить за собой тележку. С городского вокзала мы проехали на поезде две остановки. Гроссрёрсдорф, куда мы прибыли, оказался очень тихим, чистым и уютным городком. На складе нам выдали белье в двух мешках, которые я погрузил на тележку. К обеду мы вернулись «домой».

Утром Томшке сказал, что он решил изменить порядок смены белья в бане, применявшийся раньше при большом количестве моющихся. Теперь можно было выдавать свежее белье не по окончании мытья голым людям, а перед посещением бани.

Когда я приступил к раздаче белья, каждый норовил получить комплект получше. В результате мне – последнему – досталось довольно рваное белье. Хотя я мог выбрать лучшее, я этого не сделал специально, чтобы не строить из себя «начальство», тем более что нижнее белье все равно скрыто под рубашкой и брюками. Так я поступал всякий раз, за что меня товарищи ценили, хотя не раз предлагали брать белье первым.

…К концу третьей недели мая наступил перерыв в работах на товарной станции, а на аэродроме закончилась подготовка лагеря для приема новых пленных. К этому времени наши огородные работы тоже закончились, и начальство привлекло нас на другие дела: человек двадцать отправили в каменный карьер, двоих – на канализационную станцию, десять взяли, чтобы привести в порядок тюки прессованного сена. А еще 10 человек, включая меня, Сережу Кулешова и Тиму Добринского, сорбы Юрий, Якоб и Йохан, а также немец Макс Кунат взяли с собой и повели в город без конвоира. Наши сопровождающие были в синей спецодежде с фартуками и рюкзаками, в которых находились полотенце, мыло, ножик, ложечка, а также съестное для завтрака и обеда, которые устраивали соответственно в 9 часов 30 минут и 16 часов. Их съестное обычно состояло из холодного и полусладкого эрзац-кофе в термосе и тонко нарезанных кусков хлеба, смазанных топленым салом. Хлеб помещался в алюминиевой коробочке.

Хотя с нами и не было конвоира, мы все равно шли строем по три человека в ряду, а мастера – по тротуару. Все встречавшиеся по пути местные жители и даже дети очень дружелюбно приветствовали мастеров, а с ними и нас. Некоторые интересовались нашим «путешествием». И здесь отмечу, что немцы, особенно в сельской местности и в небольших городах, при встречах друг с другом и с незнакомыми людьми, включая пленных, бывали чрезвычайно приветливы. Многие жители были одеты, в соответствии с их профессией и должностью, в стандартные форменные одежды различного цвета с погонами. Свою форму имели, например, не только полицейские, жандармы и железнодорожники, но и почтовые работники. По дороге мы остановились перед серой башней с конической крышей из ярко-красной черепицы. Якоб сказал, что эта башня является частью бывшей городской крепости и называется Бастионной, ей уже более 400 лет. Недалеко от башни находился величественный собор Святой Марии. Возле башни расположился почти ее ровесник – бывший Дом солода, двухэтажное здание, предназначенное для варки пива.

В ближайшем переулке мы зашли в небольшой выложенный камнем двор и спустились в подвал дома, где должны были заниматься переборкой сложенной на полу картошки. Тима Добринский тут же задал вопрос, нельзя ли сначала зажечь костер и испечь для каждого хотя бы по паре картофелин. Но оказалось, что это невозможно: нет дров, жильцы дома будут возражать, могут выказать претензии.

Работа шла медленно, но весело. Сорбы, понимающие по-русски, и пленные вели разговоры на разные темы. Порой шутили, рассказывали о женщинах, дискутировали по поводу существования Бога, жаловались на жизнь, прогнозировали, когда и в чью пользу окончится война. Однако через некоторое время, когда я пошел с Якобом в туалет, он сообщил мне, чтобы я и мои товарищи не очень откровенничали при Юрии втором, так как он хотя и сорб, но состоит членом нацистской партии.

При наших разговорах мастер Йохан часто ворчал, из-за чего Тима Добринский с ходу придумал для него прозвище Фарисей, хотя и не знал, что это означает. Примерно через месяц Якоб сказал об этом прозвище Йохану. Йохан, очень религиозный человек, почти рыдая, просил меня сделать все возможное, чтобы это «проклятое прозвище» больше не произносилось. Только тут Добринский и я узнали, что фарисеи были врагами Иисуса Христа.

…Точно в 9 часов 30 минут мастера прекратили работу, помыли руки, вынули из рюкзаков еду и приступили ко второму завтраку. При этом каждый из них поделился с нами ломтиком хлеба, а кто мог, дал закурить. Предлагали и кофе, но мы дружно отказались. Точно то же самое мастера проделали и в 16 часов.

По дороге на обед со мной разговорился Кунат. Оказалось, что вместе с Диттрихом он проживает в доме на Казарменной улице, напротив главного КПП военного городка. В отличие от сорбов он ходит обедать домой, где у него больная жена и шестеро голодных детей, поэтому он не призван в армию. Ему известно, что я был студентом престижного вуза в Москве и, следовательно, комсомольцем, поэтому он не боится признаться мне, что совсем недавно состоял членом Коммунистической партии Германии и активно работал в местной партийной организации. А теперь организация не существует: многих посадили в концлагерь или послали на фронт, а некоторые, как он, затаились. Что ему делать дальше, он не знает. Я посоветовал ему пока воздержаться от каких-либо опасных действий, а дальше будет видно, ведь вермахт потерпит от Красной армии сокрушительное поражение.

Кунат сказал также, что сорбам жить лучше, чем ему, так как они проживают в соседних с Каменцем деревнях и селах и имеют земельные наделы, скот и птицу. А он с семьей живет только на продовольственные карточки.

В обеденный перерыв я увидел, как к нашему очень солидному на вид товарищу Кузьмичу (Русанову Ефиму Кузьмичу) подошел старший ефрейтор и угостил его сигаретой. Увидев это, я и еще несколько пленных решили стрельнуть покурить. Ефрейтор вынул из кармана всю пачку сигарет и отдал ее просителям, сказав, что больше у него курева нет, но он постарается принести его завтра. Оказалось, что вездесущий Кузьмич уже несколько дней знаком с этим ефрейтором, похожим на него и лицом, и комплекцией.

Подошел к этому немцу и я. Кузьмич назвал ему мое имя и сообщил, что я являюсь переводчиком и старшим рабочей команды. Тот назвал свое имя и фамилию. Оказалось, он не немец, а шлёнзак, то есть поляк из немецкой Верхней Силезии. Он был ранен на Африканском фронте и после частичного выздоровления оставлен служить в этом военном городке. Очень хотел бы помочь русским пленным, чем может. В дальнейшем он действительно помогал нам по мелочам, мы встречались с ним на территории военного городка почти до апреля 1945 года.

Разговаривая с этим ефрейтором, я вспомнил, что на Украине и на германо-польской границе шлёнзаки очень скверно обходились с нами – советскими пленными. Поэтому я решил и с этим шлёнзаком быть осторожным, полагая, что он, возможно, является тайным агентом или служащим Особой команды в военном городке. Но все же я обратился к нему с просьбой приносить мне центральные немецкие газеты, особенно упоминавшуюся V"olkischer Beobachter. И он стал приносить их мне, иногда передавая через других.

Таким образом, я имел возможность читать товарищам по-русски оперативные сводки с фронтов и иные интересные публикации. Это чтение заметно помогало мне в освоении немецкого языка. Этому особенно способствовало то, что я сразу записывал все новое, что слышал от немцев.