В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
Шрифт:
В последовавшие дни Таня перешла работать на другое поле, непосредственно примыкавшее как раз к строящейся дороге. И здесь наш красавец – Толя Шишов, давно положивший глаз на Таню, уговорил ее углубиться с ним в лес, и в отличие от меня она его не прогнала.
В те же дни упоминавшийся пленный Прокоп, который завел переписку с Тамарой Фомичевой, нашел где-то в городе книжку на русском языке, переведенную с французского, в которой с подробностями были описаны любовные сцены. Несколько раз после ужинов Прокоп читал эту книжку вслух, вызывая огромное внимание нашей молодежи и осуждение Андрея Дмитриевича Шныкина и других пожилых товарищей. Этим чтением особенно возмущался пленный с прозвищем Мытищинский. Он даже попытался вырвать эту книжку из рук Прокопа и порвать ее, но не сумел.
Мытищинский был очень слабым физически и поэтому не мог, как другие, заниматься организацией дополнительного питания
Глава 4
Со второй декады июля мы работали на прессовке сена. Ничего нового в этом не было. Запомнилось только, как по дороге к хранилищу нас встречала пожилая чешка. Она открывала окно и, не опасаясь немцев, приветствовала нас словами: «Привет, товарищи!» – и часто протягивала нам бутерброды, извиняясь, что не может дать больше. Мы не всегда брали ее угощение, зная, что она отдает нам последнее, получаемое по продовольственным карточкам. Мы часто просто говорили ей: «Спасибо, спасибо!» Летом 1944 года мы стали смелее и, шагая по улице города, иногда громко пели советские военные маршевые песни, приводя в изумление местных жителей.
…Однажды в хранилище, где мы работали, молодой украинец привез огромный воз сена от какого-то немецкого крестьянина. Встретив Якоба и Шишкана, он поприветствовал их, вытянув вперед правую руку и произнеся: «Хайль Гитлер!» Но ни сорб, ни немец никак на это приветствие не прореагировали. Но наш молодой товарищ Ваня Трошков быстро подошел к украинскому парню и с ходу дал ему несколько пощечин, крича: «Ты, сволочь! Иуда! Предатель Родины! Знаешь ли ты, кому желаешь доброго здоровья? Теперь говори немцам: „Да здравствует товарищ Сталин!“» Мы едва успокоили Ваню, а его жертва, попросив прощения, обещала больше никогда не произносить такие слова. Он угостил нас табаком, получил от Якоба справку о сдаче сена и быстро уехал.
Из событий того лета мне запомнилось еще одно, довольно забавное. Рядом с нашим базовым помещением росли 12 раскидистых черешен, а на противоположной стороне находилась мастерская с вывеской «Изготовитель надгробных памятников», хозяину которой принадлежали те самые деревья. И вот этот хозяин договорился с нашими мастерами, чтобы пленные собрали всю черешню. Он дал нам несколько лестниц, по которым можно было взбираться на деревья. Хозяин разрешил нам есть черешни сколько угодно. Выполняя эту работу, некоторые буквально объелись черешней, так что одному сборщику ягод стало плохо. Но для меня в этот раз все обошлось благополучно.
У нас в лагере в числе новых пленных был украинец Петр Шамота, обладавший прекрасным тенором. Оказалось, что на фронте он услышал и запомнил знаменитую песню «Бьется в тесной печурке огонь» (или «Землянка»). Однажды в выходной он так задушевно исполнил эту песню, что у многих из нас появились на глазах слезы.
В хорошую погоду в выходные дни пленные во главе с Шамотой стали петь во дворе русские и украинские песни – лирические и маршевые. Их приходили слушать местные жители и особенно работавшие в округе советские граждане и поляки, даже часовые выходили из караульного помещения послушать эти песни. Только фельдфебель Хебештрайт не показывался на этих концертах. Ему очень не нравилось, что во время таких «представлений» пленные общались со своими земляками. Больше всего он не любил, когда приходили Тамара, Дуся, Маруся, Таня и другие девушки из Цшорнау и ближайших населенных пунктов. Фельдфебель видел, что девушки сильно возбуждают молодых пленных, а это мешает им нормально спать и работать на следующий день. В результате он вообще запретил заходить во двор гражданским лицам не немецкой национальности, поручив мне написать следующее объявление: «Внимание! Лагерь русских военнопленных. Всем цивильным русским персонам и полякам вход в этот двор строго воспрещен!» Однако этот текст мне не понравился. В нем, в частности, упоминались «русские военнопленные» и «русские цивильные персоны», а среди нас было также много нерусских, включая меня самого. Поэтому я написал по-русски так: «Внимание! Лагерь советских военнопленных. Всем гражданским лицам Советского Союза и полякам вход в этот двор строго воспрещен!» Потом я попросил поляка Федю Дубровского написать этот же текст по-польски латинскими буквами. В этот же день вернулся, демобилизовавшись из армии домой, к матери хозяйке Марии Шольце ее сын Вальтер, потерявший на фронте три пальца на правой руке.
…Наступило 18 июля 1944 года – день моего рождения. Вечером я купил у Доры в буфете бочку безалкогольного пива и с помощью товарищей
вкатил ее вместе с насосом в казарму, где Леша Маляр и Андрей Маркин опять добавили в пиво спирт-денатурат. И так я угостил во время ужина около 50 товарищей. Накануне очень боялся, что, как и в прошлые годы, на свой двадцать третий день рождения я окажусь больным. Но, слава богу, этого не случилось.А в следующий день я получил удивительный «сюрприз»: часовой Николай Билк вручил лично мне какую-то газету на четырех полосах, напечатанную еще летом 1943 года латинскими буквами. Но среди этих букв были и такие, над или под которыми находились кавычки, крючки или галочки. Название газеты, к сожалению, я забыл. Но вероятнее всего, оно было Cavas zersyve. Только с трудом прочитав сначала его, а дальше первые несколько строк текста пониже из-за написания их непривычными латинскими и другими буквами, сообразил, что эта газета опубликована на… родном мне чувашском языке. В переводе на русский язык ее название означает «Чувашский край», и оно фактически должно писаться дополненной для чувашей кириллицей «Чаваш сершыве».
Итак, немецкие высшие пропагандисты додумались уже до того, что издали специальную газету даже для такого относительно малочисленного российского народа – чувашей, которую и прислали мне, определив по картотеке военнопленных место моего пребывания. И наверное, ее получили и многие другие мои пленные соплеменники.
Газету специально напечатали не на принятом почти 75 лет назад алфавите И.Я. Яковлева на основе русского – кириллицы. И оказалось, это сделали по предложению чувашских военнопленных И.Н. Скобелева, А.П. Кадеева, B.C. Изосимова, П.Т. Трофимова и некоторых других. К ним позже присоединился Ф.Д. Паймук (Блинов), который в 1944 году стал выпускать незнакомую для меня общую для чувашей, мордвы, марийцев и удмуртов газету «За национальную свободу». Все перечисленные лица, вероятно, либо были сильно обижены советской властью, либо хотели активным сотрудничеством с немцами спасти или улучшить жизнь в плену. Они же, кроме Паймука, были авторами передовицы и всех антисоветских материалов в упомянутой газете на чувашском языке.
Очень жалею, что не могу сказать, были ли в конце последней полосы газеты ее полагающиеся выходные данные и фамилия редактора. Могло быть так, что я тогда по недомыслию не обратил на них внимания. Запомнил из газеты лишь то, что в ней сразу с первой полосы был напечатан большой отрывок из очень популярной в Чувашии до 1937 года этической и историко-революционной поэмы «Йерген» («Фаворит») одного из классиков чувашской литературы – поэта Шубоссини (Николая Васильевича Васильева), репрессированного и погибшего в 1942 году в заключении и позже реабилитированного.
В передовой статье, а также в других местах газеты было напечатано, как при советской власти стало очень трудно жить чувашам. Большевистская власть отняла у них землю, попирает их вековые обычаи и культуру, репрессирует интеллигенцию, и особенно учителей и писателей, насаждает везде русский язык в ущерб родному языку и т. д. Поэтому нужно со всем этим покончить, что можно сделать только с помощью немцев. Для этого чувашам-военнопленным, способным носить оружие, следует записываться в легион «Идель-Урал», в рядах которого служат только представители коренных народов, проживающих на территории между Волгой и Уралом, в частности: татары, башкиры, чуваши, мордва, марийцы и удмурты.
И такой легион действительно был создан, и в нем, по некоторым сведениям, в первое время, по заданию подпольной группы, находился даже знаменитый татарский поэт Муса Джалиль. Кстати, как я уже упоминал, немцы сформировали и использовали аналогичные, так называемые восточные воинские формирования также из лиц других народов Советского Союза. Так, были формирования из грузин, армян, кавказских мусульман, туркестанцев, латышей, эстонцев, литовцев и украинцев, особенно западных (в частности, они создали дивизию СС «Гатчина»). Действовали казачьи части. Однако описание всех этих формирований не входит в мою задачу. Отмечу лишь, что в плену мне ни с кем из военнослужащих легиона «Идель-Урал», а тем более с чувашами встречаться не приходилось.
В это время мой давний знакомый и информатор старший ефрейтор – шлёнзак сообщил мне, что Красная армия освободила от немцев столицу Белоруссии Минск и продолжает успешное наступление.
В июльские дни фельдфебель Хебештрайт потряс нас – не только пленных и солдат охраны лагеря, но и многих взрослых жителей Цшорнау – тем, что резко изменил свой образ жизни – он завел… любовницу, красивую и пышную семнадцатилетнюю немецкую девушку Эрику. Он поселил ее в доме, принадлежащем семье Микклих, и определил Эрике официальную должность поварихи. Она была обязана готовить еду лично для него и для охраны лагеря, а также заниматься уборкой комнат и караульного помещения.