В ногу!

Движение «Марширующий Труд» стало выливаться в определенную форму. Всюду заговорили о нем. Люди вопрошающе глядели друг на друга. Мало-помалу движение приковало к себе всеобщее внимание; в ушах у всех раздавался мерный топот крепких, тяжелых башмаков. На улицах появлялись группы марширующих людей; они исчезали и вновь появлялись. У ворот фабрик собирались рабочие и делились мыслями, наполовину угадывая умом, наполовину чувствуя сердцем, что в воздухе носится что-то необычайное, великое.

В первое время движение охватило только ряды чернорабочих. В клубе какого-нибудь союза устраивался митинг, иногда целый ряд митингов, на которых выступал Мак-Грегор. Его сильный, повелительный голос был слышен даже на улице. Торговцы выходили из лавок и прислушивались, стоя на тротуаре. Молодые люди, из тех, что провожают глазами каждую девушку, собирались под окнами союза и начинали прислушиваться. Разум рабочих медленно просыпался.

Через некоторое время несколько молодых мастеров, работавших на ящичных и велосипедных фабриках, стали группировать вокруг себя рабочих и, шагая взад и вперед по огромным пустырям, глядели себе под ноги и улыбались. Мак-Грегор настаивал на хорошей тренировке. Он не желал, чтобы его «Марширующий Труд» превратился в нестройное шествие, напоминающее беспорядочную толпу демонстрантов на рабочих парадах. Он требовал, чтобы они научились ритмично шагать плечом к плечу, нога в ногу, как старые вояки. Его стремление сводилось к тому, чтобы мерный топот ног превратился, в конце концов, в одну мощную песнь, которая вселит в умы и души марширующих великую весть о могущественном братстве.

Мак-Грегор посвящал этому движению все свое время. Он еле перебивался своей ограниченной практикой, но это его нисколько не трогало. Его первый знаменитый процесс принес ему много клиентов: он пригласил в помощники маленького человека с глазами хорька, который предварительно разрабатывал для него все детали дела, и они делили заработок.

День за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем Мак-Грегор разъезжал по городу, выступал перед рабочими, учась говорить с ними, прилагая все усилия к тому, чтобы дать им понять значение своего замысла.

Однажды вечером в сентябре он стоял в тени фабричной стены и наблюдал за группой рабочих, маршировавших по пустырю. К этому времени движение марширующих успело сильно развиться. Кровь закипала в груди Мак-Грегора при мысли, до каких размеров может разрастись его великая мечта. Стало темнеть, и облака пыли, вздымаемой ногами марширующих, скрывали заходящее солнце: перед его глазами проходила самая большая рота «Марширующего Труда», числом около двухсот человек. Уже в течение целой недели они маршировали каждый вечер и понемногу стали проникаться смыслом своего дела. Командиром роты был высокий широкоплечий мужчина, когда-то служивший в чине капитана в армии, а теперь работавший механиком на мыловаренном заводе. Его команда четко и звучно раздавалась в вечернем воздухе. «Ряды вздвой!» — выкрикивал он, и марширующие рабочие, распрямив плечи и мерно шагая, исполняли команду. Они начинали испытывать удовольствие от маршировки!

Мак-Грегор стоял и с тревогой в душе наблюдал за ними. Он чувствовал, что это только начало, только зародыш движения; он был также уверен, что в умах всех этих рабочих, дружно шагавших по полю, мало-помалу зарождается понимание его замысла. Невнятно бормоча себе что-то под нос, Мак-Грегор стал ходить взад и вперед. Молодой репортер одной из крупнейших газет соскочил с трамвая и подбежал к нему.

— Что здесь происходит? В чем дело? Скажите мне, зачем все это?

Мак-Грегор поднял руку и ответил:

— Это то, чего нельзя выразить словами, но это проникает в душу. Здесь, на этом поле, творится нечто большое: новая сила зарождается в мире.

В сильном возбуждении он заходил взад и вперед, размахивая руками. Снова повернувшись к репортеру, который стоял у фабричной стены и крутил выхоленные усики, Мак-Грегор крикнул:

— А разве вы сами не видите? Смотрите, как они маршируют. Они узнали, в чем моя идея. Они поняли ее, ее дух, ее значение.

Он начал объяснять, быстро бросая отрывистые фразы:

— В течение многих веков люди твердят о братстве. Люди всегда болтают о братстве. Но слова ровно ничего не стоят. Слова и вечная болтовня породили только породу людей с отвислыми челюстями. Зато ноги людей умеют крепко стоять на земле.

Он снова зашагал взад и вперед, неистово жестикулируя и влача за собой несколько испуганного репортера:

— Вот смотрите, начинается! Начинается на этом поле. Ноги рабочих, сотни тысяч ног создают своего рода музыку. Вскоре их будут тысячи, сотни тысяч. Настанет время, когда люди перестанут быть отдельными индивидуумами; они превратятся в единую могущественную массу, перед которой ничто не устоит. Они не станут облекать мысли в слова, но тем не менее мысли будут все более овладевать ими. Они вдруг поймут, что они часть чего-то необъятного и могучего, чего-то непреодолимого, что ищет себе новых выражений. До сих пор рабочим твердили об их силе, но теперь они воистину станут наконец этой силой. — Мак-Грегору, взволнованному собственной речью и, возможно, ритмом, исходящим от движущейся человеческой массы, страстно захотелось, чтобы этот франт до конца уяснил себе смысл его слов. — Вспомните, может быть, и вы в детстве слыхали, что когда войска переходят через шаткий мост, они не идут в ногу, а врассыпную: в противном случае ритмичная маршировка расшатает мост, и он рухнет.

По телу молодого репортера пробежала дрожь. В свободные минуты он писал повести и драмы, и его тренированный ум сразу усвоил поэтому мысль Мак-Грегора. Он вспомнил маленькую сценку из жизни родной деревушки, когда перед ним с барабанным боем проходили солдаты. Он вспомнил их мерную маршировку и дружный топот ног, и вдруг ему захотелось самому смешаться с этими людьми и, выпятив грудь, маршировать, как тогда, когда он был мальчиком.

Он начал взволнованно говорить.

— Понимаю! — воскликнул он. — Вы хотите сказать, что в этом топоте ног заключается мысль, великая мысль, которую люди до сих пор не понимали.

Как раз в это время рота «Марширующего Труда» прошла мимо них, дружно и мерно шагая, плечом к плечу.

Молодой репортер задумался.

— Понимаю. Я начинаю понимать! Я уверен, что всякий, кто наблюдал маршировку солдат, испытывал то же чувство, что и я. Но все скрывают его под маской равнодушия. А в ногах у них точно такая же дрожь, и души переполняет тот же безудержный воинственный ритм. И вы это поняли, не так ли? Вы хотите этим путем повести рабочих за собой?

Молодой репортер с открытым ртом смотрел на массу марширующих и думал: «Это воистину великий человек! Это Наполеон или Цезарь из рабочих, объявившийся в Чикаго! Он не похож на обычных ничтожных вожаков. Его мозг не затуманен болтовней. Он знает, что нельзя не считаться с великими порывами людей. Он ухватился за нечто такое, что сделает свое дело. Берегись этого человека, ветхий мир».

Вне себя от возбуждения и дрожа всем телом, репортер зашагал по полю.

От марширующих рабочих отделился один и направился к Мак-Грегору. Молчание нарушилось, с поля послышались голоса. Повелительный голос капитана потерял свою уверенность. Репортер внимательно прислушался:

«Вот это испортит все. Люди потеряют интерес к этому делу и забудут о нем», — думал он, наклонившись вперед, словно чего-то ожидая.

— Я весь день работал и не могу маршировать здесь всю ночь, — пожаловался рабочий.

Молодой репортер увидел, как от кирпичной стены отделилась тень; дойдя до рабочего, выступившего с жалобой из рядов марширующих, Мак-Грегор взмахнул кулаком, и рабочий распластался на земле.

— Теперь не время тратить попусту слова, — крикнул он рабочим. — Вернитесь на свои места. Вы, вероятно, думали, что это детская забава? Вы ошиблись. Это начало эпохи, когда люди начнут понимать самих себя. Вернитесь на свои места и держите язык за зубами. Если вы не в состоянии маршировать с нами, убирайтесь прочь. Наше движение не может считаться с плаксивыми слюнтяями.