В новую жизнь

Городъ просыпался, глухо ворчалъ, начиналъ снова свою гремучую, полную сутолоки, труда и пестроты, жизнь. Только звонъ церковки за рѣкой — до-онъ… до-онъ, — звалъ къ тихому и безмятежному покою.

Глава ХIII. Утренняя молитва

Протяжно гудѣли гудки по фабрикамъ, высокiя трубы встрѣчали солнце клубами дыма. Еще магазины и лавки были закрыты, а кучки жавшихся отъ утренняго холода, плохо выспавшихся людей — покорно шли на зовъ неугомонныхъ гудковъ. Шли мужчины и женщины, шли подростки, шли пожилые люди разбитой походкой и тонули въ фабричныхъ дворахъ. Весь день будутъ работать они въ каменныхъ корпусахъ, не видя солнца; спустится ночь, — снова электричество зальетъ городъ, и гудки возвѣсттяъ, что можно идти спать и ждатъ утра. Свѣтлѣлъ день. Проворно шли дѣти съ сумочками. Сеня провожалъ ихъ завистливымъ взглядомъ.

Прошелъ часъ времени, какъ онъ бродилъ по незнакомымъ улицамъ и переулкамъ, чувствуя все усиливающiйся голодъ и жажду. У бассейна онъ напился подъ краномъ, вышелъ на какой-то бульваръ и сѣлъ отдохнуть.

Мимо него прошелъ полицейскiй и напомнилъ утреннее происшествiе на баркѣ. Разбираясь въ томъ, что случилось, Сеня пришелъ къ заключенiю, что литейщикъ пропалъ, что его не выпустятъ, а будутъ судить за драку съ полицiей. Бѣдный Сократъ иванычъ!.. „Выходъ на линiю“ не состоится. Въ такомъ случаѣ надо идти къ студенту, на… Бронную…

Два друга, покровительствовавшiе ему, пропали, можетъ быть, навсегда. Прощай, страшный городъ! Чего бы не стоило, надо добраться до деревни, хоть пѣшкомъ. Можно будетъ попросить у студента сколько-нибудь денегъ на хлѣбъ и тронуться в Путь, въ родную Тульскую губернiю.

Сколько народу идетъ мимо, и никому нѣтъ дѣла до него!

Запахло печенымъ хлѣбомъ, и Сеня остановился около булочной.

Десятки людей изъ тѣхъ, кого Сеня видѣлъ на «Хитровомъ рынкѣ», вереницей выходили, съ половинками бѣлаго хлѣба. Здѣсь происходила раздача такъ называемыхъ «саватеекъ».

Въ Москвѣ сохранился еще старинный обычай «утренней милости».

Многiе торговцы старой формацiи, при открытiи лавокъ, назначаютъ опредѣленный часъ и даже сумму «милостыни» для нищихъ и обитателей ночлежныхъ домовъ — золоторотцевъ. Одни раздаютъ «грошики», другiе прямо выдаютъ «уполномоченному» партiи всю сумму, предоставляя раздать, третьи отпускаютъ «натурой». Обыкновенно, въ булочныхъ ставится на прилавокъ корзина съ „саватейками“, и алчущiе, одинъ за другимъ, даже не выпрашивая, получаютъ паекъ вчерашняго хлѣба. Это освящено обычаемъ.

— Жарь, кончатъ сейчасъ, — сказалъ Сенѣ какой-то оборванецъ, засовывая за пазуху „саватейку“, и помчался въ слѣдующую булочную „стрѣлять“.

Первый разъ въ жизни приходилось получить подаянiе. Сеня было заколебался, но голодный желудокъ поборолъ стыдъ.

Онъ робко вошелъ въ булочную. На прилавкѣ стояла благодатная корзина.

— Не задерживай, — крикнулъ кто-то сзади, соблюдая чередъ. — Чего сталъ, пострѣлъ!

Упитанный молодецъ ткнулъ въ протянутую дрожащую руку пол-хлѣба, сосѣдъ далъ энергичный толчокъ въ спину, и Сеня, красный отъ волненiя, выскочилъ на улицу. Первый разъ въ жизни „стрѣлялъ“ онъ, какъ говорили въ ночлежныхъ домахъ.

— Покупай пару! — предложилъ ему свои „саватейки“ оборванецъ. — Э, чортъ, — „стрѣлять“ не умѣешь… Ты чего это лимонишься? — спросилъ онъ мягко, замѣтивъ смущенiе Сени. — Въ первой что-ли?… Ничего ты не смыслишь… Долго не жралъ, что ли? — добавилъ онъ, видя, какъ Сеня глоталъ „саватейку“. — Ловко… Ну, я тебя научу. Возлѣ „Хитровки“ часовенка есть… Угрѣшскаго монастыря, — такъ тамъ старичекъ обѣдами кормитъ… А то въ Таганкѣ есть… во всю натрескаешься…

Это былъ одинъ изъ знатоковъ „утреннихъ милостыней“ и безплатныхъ столовыхъ, одинъ изъ тѣхъ, что не сѣютъ, не жнутъ, не собираютъ въ житницы, а “настрѣливаютъ“ себѣ за день и на табакъ, и на водку. Это былъ профессiональный „стрѣлокъ“, кого чуждаются, на кого смотрятъ съ презрѣнiемъ ищущiе труда люди.

Глава XIV. На четвертомъ этажѣ

Пробродивъ до четырехъ часовъ, — Сеня помнилъ, что студентъ наказаывалъ прiйти къ этому часу, — добрался онъ до Бронной, нашелъ домъ и въ волненiи поднялся по лѣстницѣ на четвертый этажъ. Дверь отворила старушка въ чепчикѣ.

— Здѣсь, здѣсь… дома… Постучи-ка въ эту вотъ дверь, — сказала она на вопросъ Сени о студентѣ.

— Ага, ты это, — встрѣтилъ Сеню Семеновъ. — Ну, иди… поговоримъ…

На кровати, положивъ ноги на спинку, лежалъ, въ синей рубахѣ, молодой человѣкъ и курилъ.

— Это что за звѣрь? — повернулъ онъ голову.

— Одинъ изъ малыхъ сихъ… забылъ я тебѣ сказать. Стаскивай шкуру-то, землякъ…

— Нѣтъ, серьезно… что это за типъ?..

Семеновъ объяснилъ въ чемъ дѣло.

— Та-акъ… Ну-ка, приблизься… Ого, парень ничего… Въ рожѣ некоторое волненiе…

Съ первыхъ же словъ Сеня почувствовалъ, что его новые знакомые — люди хорошiе. Они такъ весело шутили, разспрашивали, трепали по плечу, точно онъ давнымъ-давно былъ знакомъ съ ними. И обстановка-то внушала довѣрiе. На окнахъ, на столѣ и даже на полу, въ углу, лежали книги, какiе-то листки и газеты. А это былъ признакъ знаменательный: самъ Кириллъ Семенычъ говорилъ. Сеня понялъ, что и молодой человѣкъ, съ копной черныхъ волосъ на головѣ, — тоже студентъ.

Стали пить чай, дали Сенѣ бѣлаго хлѣба, разспрашивали обо всемъ подробно.

— Здорово! — сказалъ черный студентъ, когда Сеня разсказалъ о себѣ. — Надо земляка какъ-нибудь устроить…

Они стали обсуждать положенiе.

— Паспортъ-то съ тобой? — спросилъ Семеновъ.

— Нѣтъ, онъ у Кирилла Семеныча остался.

— Ну, ладно. Вотъ что, шутова голова. Мы напишемъ отцу, — разъ.

Наведемъ справки о твоемъ Кириллѣ Иванычѣ… или, какъ тамъ его… — два. А пока можешь поторчать у насъ. Насъ не объѣшь… За недѣльку отоспишься, какъ слѣдуетъ… Ну, и все… Хочешь?..

И они еще спрашиваютъ, хочетъ ли онъ! Сеня хлопалъ глазами, не находя словъ. Какъ все это сразу устроилось, — точно по волшебству. Вотъ они „ученые“-то люди!.. И какъ это вѣрно говорилъ Кириллъ Семенычъ!

— Ну, ты тутъ можешь хлопать глазами, а намъ пора идти. Читать умѣешь?.. Ну, вотъ тамъ что-нибудь найдешь, — указалъ черный студентъ на книги въ углу. — Вонъ красненькую-то возьми… „Записки охотника“…

Студенты зажгли лампу и ушли куда-то. Сеня осмотрѣлся, робко подошелъ къ книгамъ и взялъ красненькую. Но читать было трудно: въ головѣ мелькали тысячи мыслей, путались, клонило ко сну. Не рѣшаясь лечь на кровать, онъ положилъ голову на руки и заснулъ.