В новую жизнь

— Не пойду я… Куда мнѣ идти?.. Некуда мнѣ идти…

— Ну-ну… иди… обойдется… Брось все и на работу становись… Скоро, сказываютъ, жизнь новая откроется… хорошая жизнь.

— Что?.. какая жизнь?.. нѣтъ ничего…

— Будетъ. Ты иди, знай. Всему обновленiе будетъ…

Сеня слышалъ слова Кирилла Семеныча, сказанныя почти шопотомъ, и думалъ, — какая же это новая жизнь будетъ?

А Сократъ Иванычъ запахивалъ рубашку и бормоталъ:

— Ну, какъ я пойду… въ такомъ… одѣянiи, и къ такому человѣку…

— А ты знай, — иди… не мучайся… Квиты будемъ…

Сеня простился съ ними и шелъ домой со смутными чувствами и думами. Кириллъ Семенычъ еще болѣе выросъ въ его глазахъ своей величавой простотой. Дядя Максимъ явился нагляднымъ примѣромъ сѣрой жизни рабочаго человѣка, такъ плачевно кончающаго свой тусклый, утомительный путь. Сократъ Иванычъ — искренняя натура, безсознательная, мучающаяся людскими неустройствами, съ смутными порывами ко всему хорошему и честному, сбивающаяся съ пути и снова подымающаяся.

Сложная человѣческая жизнь проходила передъ Сеней однимъ краемъ. Въ этой тяжкой и темной жизни — и какiе люди!.. Здѣсь, въ городѣ что!.. а тамъ, въ деревнѣ?.. Но вѣдь есть же счастливая жизнь, должна же быть! Да, должна. Ее строятъ медленно, въ тишинѣ кабинетовъ и лабораторiй немногiе, забывая о себѣ…

Вотъ и домикъ; въ кабинетѣ Василiя Васильевича горитъ лампа; голова съ красивымъ лбомъ склонилась надъ бумагой… Здѣсь профессоръ продолжаетъ свою многолѣтнюю работу на пользу и счастье людямъ, дурнымъ и хорошимъ. Сотни людей идутъ мимо съ угрюмыми лицами и не знаютъ, что совсѣмъ близко, камень за камнемъ, созидается будущая новая жизнь. И Сеня былъ счастливъ, что онъ понимаетъ своего профессора, вѣритъ въ будущее и готовитъ себя къ нему.

Глава ХХIII. Перемѣна

Осенью Сеню приняли въ Земледѣльческую школу на стипендiю имени профессора Фрязина. Рекомендацiя Василiя Васильича имѣла большое значенiе, тѣмъ болѣе, что Сеня былъ выходцемъ изъ крестьянской среды: быть можетъ, онъ вернется въ эту среду и принесетъ опытъ и знанiе, а это входило въ задачи школы.

Кириллъ Семенычъ былъ радъ отъ всего сердца.

— Только зацѣпись, а тамъ и пойдешь… Вонъ Василiй-то Васильичъ, какъ солнце свѣтитъ.

Уже въ концѣ зимы вернулся съ работы Прохоровъ и, узнавъ о Сенѣ, зашелъ въ школу. Сколько воспоминанiй!.. Говорили о Семеновѣ.

Прохоровъ разсказалъ о тѣхъ ужасахъ, которые пришлось пережить на голодѣ.

— И не передашь… и вспомнить тяжело. Пришелъ я поговорить съ тобой по душѣ… Ты уже не маленькiй теперь и поймешь меня. На дорогу ты теперь становишься, въ тебѣ приняли участiе… Счастливый случай тебя вырвалъ… Такъ вотъ, не забудь, что сотни тысячъ такихъ, какъ ты, не вырвутся изъ тьмы и нищеты… Не забывай, братъ, этого… Я перехожу въ другой университетъ по особымъ причинамъ, можетъ быть, и не встрѣчусь больше съ тобой… Помни, что ты не имѣешь права забыть тѣхъ, изъ среды которыхъ вышелъ. А то были случаи: выскочитъ такъ-то вотъ и плюнетъ на всѣхъ.

— Ахъ, что вы, Александръ Николаевичъ… Нѣтъ, нѣтъ… Я знаю, я понимаю все, о чемъ вы говорите.

И они разстались, крѣпко пожавъ другъ другу руки.

Вскорѣ послѣ посѣщенiя Прохорова Сеня зашелъ въ праздникъ къ Кириллу Семенычу. Вспомнили прошлое, загадывали о будущемъ.

— А Сократъ-то, слыхалъ? пить-то бросилъ, какъ отрѣзалъ. На вечернiе курсы ходитъ, черченiемъ занялся…

Кириллъ Семенычъ взялъ съ полки нѣсколько листовъ съ геометрическими фигурами.

— Ишь, какъ чисто… Ему это нужно по его части… Геометрiю зудитъ. Обстругалъ доску, выкрасилъ черной краской и жаритъ мѣломъ… Вотъ она наука-то!.. Сурьозный сталъ.

Въ одно изъ такихъ посѣщенiй зашелъ и Сократъ иванычъ съ товарищемъ. Это былъ литовецъ Куртенъ, блондинъ, съ большими голубыми глазами, молчаливый и сосредоточенный. Онъ слушалъ только, покачивалъ головой и покуривалъ трубочку. Сократъ Иванычъ былъ чисто одѣтъ, движенiя были спокойны, въ лицѣ — сосредоточенность. Прежняго Веселаго размаха и порывовъ не было. Уже по внѣшнему виду чувствовалась происшедшая въ немъ перемѣна.

— Вотъ какой ты теперь сталъ, — скзалаъ онъ Сенѣ. — Учись, учись. Я вотъ тоже за книжки взялся, хоть мнѣ и 46-ой…

— Ежели-бъ мы дураками не были, то ли бы было?.. развѣ жили бы мы по нарамъ да щелямъ?.. мерли бы съ голоду?.. Мы бы всѣхъ правовъ добились и устроили бы свои порядки, жизнь бы устроили!.. — говорилъ литейщикъ взволнованно.

— Карашо, — кивалъ головой Куртень. — Ми бы знали…

— То-то и есть, — вмѣшался Кириллъ Семенычъ. — Ну, мы-то съ тобой такъ и покончимъ, а помоложе кому и по-другому будетъ.

— Тамъ увидимъ, что будетъ, — рѣзко сказалъ литейщикъ.

— Увидимъ, — каък это повторилъ Крутенъ.

Когда литейщикъ съ товарищемъ ушли, Кириллъ Семенычъ сказалъ Сенѣ:

— Ждетъ все чего-то… хорошей жизни… Будетъ она, конечно, да не такъ скоро… Э-эхъ!.. хоть бы глазкомъ поглядѣть, какъ люди будутъ жить, когда всѣ образованными будутъ… Нѣтъ, не дождаться…

Глава XXIV. — Въ громѣ и пламени

Прошло шесть лѣтъ.

Сеня кончалъ Земелдѣльческую школу и мечталъ попасть въ сельско-хозяйственный институтъ.

Это былъ высокаго роста, широкоплечiй юноша, съ лицомъ, загорѣвшимъ отъ постояннаго пребыванiя на свѣжемъ воздухѣ, съ крѣпкими мускулами отъ лѣтнихъ работъ. Занятiя въ школѣ, систематическое чтенiе и влiянiе Василiя Васильевича положили на него рѣзкiй отпечатокъ. Въ свои двадцать лѣтъ онъ обладалъ значительнымъ развитiемъ. Страшная жажда знать и знать все, была удовлетворена.

Вспыхнувъ еще въ мастерской Ивана Максимыча, на „Сухаревкѣ“, у ларя Пахомыча, эта жажда росла съ годами. Въ немъ вырабатывался типъ разносторонне образованного человѣка. Онъ былъ знакомъ съ родной и иностранной литературой, самостоятельно изучилъ нѣмецкiй и англiйскiй языки и особенно въ послѣднiй годъ отдался изученiю общественныхъ наукъ.

Послѣднее время Василiй Васильичъ сталъ колебаться, — совѣтовать ли Сенѣ идти въ институтъ или же лучше направить его въ университетъ. По его мнѣнiю, изъ Сени могъ выработать серьезный ученый, способный двигать науку, выйти на смѣну теперешнимъ научнымъ работникамъ.