В обличье вепря

— Слышал про Эриха? — Голос принадлежал Акселю.

— Это правда? — Глаз он открывать не стал и обрадовался, что рядом нет Якоба.

— Я сам сначала не поверил.

— Просто в панику ударился. — Это уже Хаим. — Был у меня с ним разговор, неделю назад. Единственное, о чем он мог говорить, — это о том, что у него в Берлине дядя.

— А он разве не умер?

— Да нет, это другой. Он ему написал. Эрих показывал мне письмо. Очень, кстати сказать, странное. Из больницы.

— И про что там было? — заинтересовался Сол. Он оттолкнулся от земли руками и сел.

Хаим махнул рукой.

— Да безумие какое-то. Бред чистой воды.

— Вот дела! Гляньте-ка! — прервал их Хаим, указав рукой на противоположный берег.

У моста собралось с полдюжины мужчин, одетых в костюмы. У двоих в руках были папки, в которые они весьма деловито что-то записывали. Другие по очереди тыкали пальцами в каждую из мостовых опор, оживленно переговариваясь между собой. Шляпы у всех без исключения были сдвинуты на затылок, и они прикрывали глаза от солнца, прикладывая ко лбу ладони, сложенные козырьком.

— Неужто наш мэр счел возможным вернуться в город? — вслух подивился Хаим. — Это ведь Попович, вон тот, в середине, правильно?

Аксель медленно кивнул, но внимание Сола привлекла вдруг совсем другая сцена. Забранные в раму единственной оставшейся аркой моста и прорисованные силуэтами на фоне солнечного пейзажа по ту сторону от проема, спорили между собой две фигурки. О чем они говорили, Сол не слышал, но жестикуляция была весьма выразительная: подбородки вперед, пальцы то и дело обвиняющим жестом тычут друг в друга. Мужская фигура — Якоб — стояла спиной к стене и качала головой, а женщина что-то яростно пыталась Якобу объяснить. И женщина эта была Рут. Из-за резко очерченного черного силуэта — при том, что на ней не было ничего, кроме Лоттиного купальника, — она казалась совсем голой. Внезапно Якоб поднял руку, и на долю секунды Солу показалось, что он сейчас ударит Рут. Но он просто рассек рукой воздух — раз, потом еще раз. Потом повернулся к ней спиной и вышел на свет.

— Если Попович вернулся, немцы долго себя ждать не заставят, — сказал Аксель.

Сол кивнул. Рут стояла под аркой, в самом центре, и смотрела вслед Якобу. Она вроде бы даже пыталась его окликнуть, но если и так, то он даже виду не подал, что слышит ее. Сол нахмурился и повернулся к Акселю. Но Акселю добавить было больше нечего.

— О чем это вы тут говорите? — появилась у него за спиной Лотта.

Сол увидел, как Хаим едва заметно качнул головой.

— Да так, ни о чем, — сказал он.

Совсем уже ближе к вечеру они свернули одеяла, собрали свои пожитки и, вытянувшись в цепочку, пошли через брод на тот берег. Заросший луг вывел их на дорогу, а та, в свою очередь, к вокзалу, откуда они собирались вернуться на трамвае в город. Брюки и юбки были влажными сплошь, но настроение — вполне бодрым, и чем ближе день двигался к вечеру, тем радостнее становилось у них на душе. Добравшись до опустевшего вокзала, они расселись по скамейкам, все, кроме Сола, который начал прохаживаться взад-вперед, поглядывая вверх, на Шпрингбрунплатц, где трамвай непременно должен был мелькнуть, прежде чем свернет и пойдет вниз.

Пока он вышагивал вот эдак перед всеми прочими, его мысли вернулись к сцене, которую он наблюдал под мостом. Рут и Якоб сидели сейчас вместе, но молча. И даже намеком не выдали за все это время, что послужило поводом для их ссоры. Утром ему казалось, что все у них просто замечательно; что изменилось с тех пор? Больше прочего смущал его, конечно, самый факт его исключения из контекста. У всех троих были свои тайны: у него и у Рут, у него и у Якоба. А теперь у Якоба и Рут.

Прошло полчаса, пока они поняли, что трамвая не будет. Кое-как заставив себя прийти в вертикальное положение, они принялись карабкаться в гору. Молчали теперь все.

Лия и Хаим Фингерхуты распрощались с ними на углу Урмахерштрассе. Чуть дальше, возле старой школы верховой езды и церкви Святого Креста откололось еще несколько человек. Лотта, Рахиль, Аксель, Рут, Якоб и Сол пошли дальше, к Рингплатц, подъем к которой постепенно делался все круче. Иногда на балконах домов им попадались люди, которые смотрели на них сверху вниз, но единственное живое существо, которое они встретили на улице, была крохотная старушка, ни одному из них не знакомая. Она посмотрела на них, как на сумасшедших, и тут же свернула в какой-то переулок.

— Что тут происходит? — спросил Аксель.

Никто ему не ответил.

Трамвай, без вагоновожатого, стоял на Рингплатц. Отца Густля Риттера тоже нигде не было видно. Якоб пожал плечами и оглядел площадь, которая за последние несколько дней именно в эти часы стала напоминать саму себя в былые времена — потоком спешащих по домам людей. Сегодня она была практически пуста. И только столики, стоящие возле «Кайзеркафе», явно привлекли сегодня посетителей: едва ли не половина из них была занята довольно большой группой молодых людей.

Они вшестером подошли поближе. Когда они уже почти поравнялись с самыми крайними столиками, Сол схватился за ближайший к нему локоть, который оказался локтем Якоба. И вся маленькая группа остановилась в неловком молчании.

Сидящие за столиками люди молча и без всякого выражения на лицах смотрели на них. Форменная одежда на них была настолько грязной и разношерстной, что почти не воспринималась как таковая. И выдавали их только эмблемы, нашитые либо на рукав, либо на нагрудный карман выцветших зеленых рубашек.

— Что такое? В чем дело? — спросила Лотта.

— Давай пойдем куда-нибудь в другое место, — сказал Аксель.

— В «Кайзер»? — предложила Рахиль.

— По домам, — сказал Аксель.

Сол повернулся и встретился глазами с Якобом. На лице у него было странное выражение: смирение пополам еще с чем-то. Может быть, с чувством обиды. Но обдумывать все это времени не было. Они пошли через площадь, прочь от кафе.

Они уже успели свернуть за угол, а Лотта все не унималась, допытывая Акселя:

— Что случилось? Почему ты ничего не хочешь мне объяснить?

— Они из «Железной гвардии» [196] , Лотта, — Голос у Рут был спокойным и ровным.

Все прочие жили к востоку от Херренгассе. Компания распалась, и Сол в одиночку пошел по тропинке, которая петляла между дворами, огороженными высокими кирпичными стенами, под бдительным присмотром окон на тыльных сторонах домов. Сгустились сумерки, но света в окнах никто не зажигал. Он вышел в Шиллерпарк, и тамошние каштаны тут же наклонили к нему свои тяжелые лохматые головы и принялись что-то нашептывать, а потом застыли, дожидаясь ответа. Вокруг не было ни души. Он решил срезать путь через склад пиломатериалов, который, в ожидании прихода немцев, снова открылся несколько дней назад. Задние ворота, как правило, не запирались, и охранял их только ночной сторож, старик по фамилии Хирш, с которым Сол был знаком с детства. Когда Сол заглянул в калитку, старик помахал ему рукой.

196

«Железная гвардия»— румынская политическая партия крайне правой ориентации (Garda de Fier). Парламентское крыло «Легиона Михаила Архангела», созданного в 1927 г. лидером крайних националистов Корнелиу Желя Кодряну, который и возглавлял ее до самой смерти, последовавшей в 1938 г. От прочих праворадикальных партий своего времени отличалась сочетанием националистических и антисемитских идей с клерикализмом, будучи жестко ориентирована на румынскую православную церковь, а также тем, что основную ее базу составляли крестьяне и студенты. Пользовалась террористическими методами борьбы за политическую власть. В 1933 г. была запрещена. В апреле 1938 г. Кодряну был арестован и в ночь с 29 на 30 ноября того же года задушен жандармами вместе с еще несколькими близкими соратниками, в ответ на убийство легионерами любовника Арманда Чалинеску, тогдашнего румынского министра внутренних дел, — превратившись таким образом в глазах своих сторонников из харизматического лидера партии в святого мученика за веру и правду. С приходом к власти генерала (впоследствии маршала) Иона Антонеску и с отречением от престола короля Кароля II в пользу его сына Михая I «Железная гвардия» выходит из подполья и даже входит в правящий кабинет министров. Впрочем, описанная автором сцена носит в достаточной степени сомнительный характер: в январе 1941-го, то есть за полгода до описываемых событий, в Румынии состоялась скоротечная гражданская война, в ходе которой верные Антонеску правительственные войска при поддержке немецких частей подавили вооруженный мятеж легионеров — после чего «Железная гвардия» фактически перешла на полуподпольное положение. Так что демонстративное собрание в центре Черновцов большой группы легионеров в конце июня 1941 г. можно объяснить разве что тем, что ни регулярные немецкие, ни регулярные румынские части в город еще не вошли.