В объятиях Кали

— А что же мы тогда делаем? — спросил Римо.

— В английском языке нет подходящего слова. В том, какое есть, отсутствует величие.

— Нет, оно самое подходящее, — упрямо заявил Римо.

— Вот уж нет, — Чиун даже сплюнул. — Я отказываюсь играть роль гриба. Может, ты гриб, а я нет и никогда им не стану. Я согласился учить тебя, несмотря на то, что ты белый. И никогда не стыдился этого.

— Ты постоянно напоминаешь об этом, папочка.

— Ты сам начал этот разговор. Так вот: не придавая никакого значения тому, что ты белый, я передал тебе все свое знание, я поделился с тобой всеми секретами Синанджу.

— Ты просто не нашел в Синанджу более подходящей кандидатуры. Вот почему связался со мной. Поначалу ты собирался научить меня паре приемов, заработать на этом мешок золота и укатить домой. Но ты задержался, и я знаю почему. Ты увидел, что я именно тот человек, который может постичь ваше ремесло. Человек из нашего времени. Не из эпохи Мин или Фу или любой другой династии — от Персии до великих японских правителей. Человек сегодняшнего дня. Я. Единственный, кого ты нашел.

— Всегда старался не думать о том, что имею дело с неблагодарным белым. Я передал тебе то, что даровано от века одному только Дому Синанджу, — торжественно проговорил Чиун.

— И я прилежно учился и все постиг.

— Так как же тогда ты можешь называть наше ремесло... таким словом?

— Убийством? — спросил Римо. — Но ведь мы убиваем.

Чиун в отчаянии прижал руки к груди, Римо произнес-таки это мерзкое слово. Кореец отвернулся от взбунтовавшегося ученика.

— Убиваем, — повторил Римо.

— Неблагодарный, — сказал Чиун.

— Убиваем.

— Тогда почему ты это делаешь? — спросил Чиун.

— Делаю, вот и все, — ответил Римо.

Чиун всплеснул руками — очень изящными, с длинными ногтями.

— Понятно. Действие без всякого смысла. И как мне бедному теперь считать — ты что, делаешь это для Дома Синанджу или для меня?

— Прости, но...

Римо не дано было закончить фразу: Чиун заткнул уши. Пришло время оскорбиться по-настоящему, и Чиун так и поступил. Перед тем, как отойти к окну, из которого открывался прекрасный вид, на фоне которого его обида была бы еще заметнее, он произнес только одну фразу:

— Никогда больше не употребляй этого слова в моем присутствии.

Чиун уселся перед окном в позе лотоса, спиной к Римо и к самой комнате, голова в полном равновесии с безупречным позвоночником, на лице — сосредоточенное выражение безмятежного спокойствия, полный уход в себя. Да, это было величественное проявление обиды. Но в конце концов он Мастер Синанджу.

И только услышав, как захлопнулась дверь номера, Чиун вспомнил, что шеф КЮРЕ просил кое-что передать Римо.

— Я заеду в гостиницу, мне нужно повидаться с ним, — сказал Смит.

— С восхищением будем ожидать вашего появления, о, император, — пропел Чиун.

— Передайте Римо, чтобы он подождал меня.

— Ваши слова навечно запечатлятся в моем сердце, — пообещал Чиун.

— Могу я надеяться, что вы передадите ему мои слова?

— С той же точностью, с какой солнце возвещает весенним цветам о своем приходе, — заверил его Чиун.

— Это означает “да”? — поинтересовался Смит.

— Разве солнце восходит утром, а луна — ночью, о, император? — спросил в свою очередь Чиун.

Римо частенько поправлял корейца, говоря, что доктор Харолд Смит вовсе не император и сроду им не был. Он только возглавляет КЮРЕ. Смита и назначили на эту должность, объяснял Римо, потому что он не придавал значения званиям и никогда не стал бы использовать мощь своей нелегальной организации для самовозвышения. Слушая Римо, Чиун снисходительно улыбался, думая про себя, что со временем Римо повзрослеет и станет лучше понимать людей. Нельзя же всему научиться в один день.

— Значит, вы передадите ему мою просьбу сразу же, как только он придет? — осторожно осведомился Смит.

— Он услышит вашу просьбу прежде, чем увидит мое лицо, — пообещал Чиун и, повесив трубку, вернулся к более важным, с его точки зрения вещам, а именно — плакатам, клеймящим убийц-любителей.

И вот теперь, когда за Римо захлопнулась дверь, он вспомнил о поручении Смита. Но всем это было не так уж важно. Золото за службу регулярно доставлялось водным путем в Синанджу, и из-за непереданных поручений поток его не прекратится. Кроме того, Чиун всегда найдет, как оправдаться перед Смитом. Надо уметь ладить с императорами. Когда-нибудь и Римо научится этому.

* * *

Харолд В. Смит прилетел в Бостон, и в аэропорту ему стало плохо с сердцем. Во время Второй мировой войны его сбросили ночью на парашюте над Лиможем, и даже тогда он не ощущал себя столь беспомощным, как сейчас, держа в руках “Бостонскую газету”. Покупая ее, он вовсе не стремился ознакомиться с новостями, зная их раньше журналистов, он просто хотел посмотреть спортивную рубрику, чтобы узнать, как сыграла футбольный матч команда Дартмута.

Его худощавое с желтым отливом лицо разом побелело, и даже шофер заметил это.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, да. Конечно, — поторопился ответить Смит. Он поправил серый жилет своего серого костюма. Всю свою жизнь он имел дело с чрезвычайными ситуациями. Поэтому-то его и выбрали для этой работы. Но такого он не ожидал. Тем более — в газете.

Только тремя днями раньше Смит был в Белом доме и, говоря с Президентом, заверил его, что КЮРЕ — надежно законспирированная организация.

— Не сомневаюсь, вам известно, какой вой поднимет пресса, разнюхав что-нибудь про вас? — сказал Президент. — Особенно в мое правление. Им не важно, что не я заварил кашу.

— Безопасность, сэр, — для нас важнее всего, — заверил его Смит. — Знаете ли вы, как мы изначально обезопасили себя, выбрав исполнителя?

— Нет.

— Мы взяли обреченного человека. Его подставили не без нашей помощи и приговорили к смерти за преступление, которого он не совершал. Тут мы вмешались и устроили так, что он остался жив, и тогда уже занялись его подготовкой. И вот теперь человек, который нигде не значится живым, работает на организацию, которая тоже официально не существует.

— Но если его подставили, почему он не затаил на вас обиду?

— Затаил.

— И почему же тогда не порвал с вами?

— Такой уж он человек, — сказал Смит. — Поэтому на нем и остановились. Он патриот, сэр, и ничего не может с этим поделать.

— А старик? Тот, о котором вы говорили, что ему далеко за восемьдесят?

Президент не смог сдержать улыбки.

— Он, конечно, не патриот, — ответил Смит. — Во всяком случае, судьба нашей страны ему глубоко безразлична. Думаю, он и пальцем бы для нас не пошевелил, если бы золотой дождь иссяк. Но он привязался к ученику. Тот тоже любит его, как отца. Они всегда вместе.