В одежде человека. Сфинкс или робот

— Все равно я не совсем поняла, — призналась Лидия.

— Когда время и пространство начинают изгибаться и менять частоту, развивается так называемая сингуляризация. Возникает сильное магнитное поле. И заметь, когда попадаешь в зону сингуляризации, предсказать ничего уже нельзя, обычные законы там не действуют. Когда дядя Кауто наклонился к тарелке, он пересек горизонт событий, и после этого процесс было уже не остановить. Дядю никто не смог бы спасти. Он слишком сильно мешал суп — вот и домешался. Впрочем, сам он этого уже не понял.

— Но он вернется?

— Вполне возможно. Хотя в этом я не уверен.

— Он теперь на другом конце света?

— Может быть, — с сомнением произнес папа.

— Но там ведь, наверное, тоже надо что-то есть, — заметила Лидия. — И если он опять начнет помешивать суп, случится новая син-гу-ля… Как ее? И дядя сможет вернуться прямо сюда…

— Будем надеяться.

— Но, значит, мы все можем исчезнуть, как дядя Кауто? Пап, скажи, с нами может случиться то же самое, если мы будем слишком сильно мешать суп, или кашу, или чай?

— Если это уже раз случилось, это может произойти с кем угодно. Но ты не переживай. Думаешь, откуда мы все взялись? Из супа. Вышли из грандиозного первоначального кипящего бульона и когда-нибудь снова утонем в нем. Не обязательно это произойдет так же, как с дядей Кауто, но когда-нибудь это случится. С нами — я имею в виду, со всем миром.

— Ой, папа, когда?

— Кто знает: может быть, завтра, а может, через сотни миллиардов лет.

— Ясно, — облегченно выдохнула Лидия и допила какао.

Глава вторая. Время ночи

Лидия умела летать. Лидия летала над незнакомыми городами, над созревающими пшеничными полями и морем в белых барашках. Как-то раз она обернулась на лету и увидела, что кто-то за ней наблюдает. Кто-то подлетел поближе и сказал:

— Угадай, в чем дело.

— Ну?

— Ты спишь и видишь сон.

— Не-а, — сказала Лидия, — я же летаю. А если бы я заснула, я бы сразу упала.

— Наоборот, — возразил Кто-то.

— Почему это?

— Ты упадешь, если попробуешь летать не во сне. Кстати, запомни: когда летишь, не просыпайся, а то все закончится.

Когда они пролетели через шелестящую стаю ласточек, Лидия начала что-то смутно вспоминать… Впрочем, вспоминать не хотелось.

— Выпей это, — сказал Кто-то. Но это был уже не Кто-то, а папа. Лидия выпила, потом натянула на голову пуховое одеяло, и на нее снова волной накатили сны. Она скользила из одного сна в другой, и тут уж папа ничем не мог помочь. И доктор ничего не мог поделать.

Так продолжалось всю осень. Не успев проснуться, Лидия снова начинала дремать. Она спала по дороге в школу, спала на уроках и на обратном пути, обедала и спала, читала и спала. Она хотела только одного — спать, чтобы ночь длилась и длилась. Но рано или поздно темнота рассеивалась, рассветало, зажигался свет, сон таял. Утра были отвратительны. Они срывали одеяло, заставляли вставать, одеваться и вспоминать о том, что мамы больше нет.

Папа говорил ей сквозь сны:

— Ты что, собираешься проспать всю жизнь? Это ведь жуткая потеря времени. Ты должна ходить в школу, расти, делать дела, как люди по всей земле. А во сне ты все это делать не сможешь. Ну, соберись.

— Я и так! Я все время что-то делаю, — бормотала про себя Лидия. — Разве ты не видишь, что вот сейчас я летаю?

И Лидия уже была в другом месте, высоко над землей. Кто-то снова летел рядом.

— Так это был ты? Ты в прошлый раз говорил, что мы спим?

— Это ты спишь. Я-то нет.

— Ты же сам говорил, что если летишь, нельзя просыпаться.

— Тебе — нельзя. Я — другое дело. Я могу летать и не во сне.

— Так нечестно, — заметила Лидия. — Кстати, если я сплю, а ты — нет, как мы можем разговаривать?

— Легко. Более того, мы только тогда и можем разговаривать, когда ты спишь, а я нет, — объяснил Кто-то.

— Не понимаю, — вздохнула Лидия, продолжая лететь и спать.

— А вот там, где ты бодрствуешь, я вижу сон, — продолжал Кто-то, но Лидия все равно не понимала. Да впрочем, какая разница?

Лидия спала днями и ночами — так казалось ее папе, который не смыкая глаз сидел возле кровати. Лидия, лежащая в постели, была бледная, глаза закрыты. Ей самой казалось, что она совсем другая.

Какая же Лидия была настоящей? Может, обе?

Наверное, было две Лидии. Одна спала, а другая летела над сонной землей, счастливая, освещенная сонным солнцем, медленно и плавно, как бумажный самолетик над зелеными вересковыми равнинами. И как чудесно было кружиться в воздухе над прозрачной голубой водой, над городскими огнями, в лунном свете, когда Венера становилась все ярче и ярче!

Лидия не знала точно, видит ли она сон, — а то бы уже проснулась. Но когда ее тело-во-сне просыпалось в ином мире здоровым и отдохнувшим, ее другое тело, маленькое и неподвижное, становилось все слабее и слабее.

— Засыпая там, ты просыпаешься здесь, — прошелестел Кто-то. Они пролетали над заснеженной равниной с белыми больничными кроватями, такими же, как в палате. Но все кровати были пусты.

— А где же люди?

— В своих снах, — ответил Кто-то.

Часто Лидия встречала во сне маму.

— А мне сказали, что ты умерла, — сказала Лидия.

— Ерунда, — засмеялась мама. Она показала Лидии маленький садик, полный больших синих цветов, темных, как чернила.

Потом Лидия снова оказалась в воздухе.

— Помнишь, что я говорил? — спросил Кто-то.

— Раз я сплю, значит, ты мне снишься, — сказала Лидия. — Но я хочу, чтобы ты был настоящий!

— Во сне сон — правда.

— Но раз ты чей-то сон, значит, тебя на самом деле нет, — заметила Лидия, пролетая над зеркально гладким черным озером, в котором отражались звезды.

— Если тебе кажется, что кто-то есть, значит, он действительно есть. Уж тут не ошибешься. Это тоже жизнь, она настоящая, хотя и другая.