В одном лице

— Извини, я никак не мог оторваться! — сказал он. Затем корабль качнуло в другую сторону, и солдат понесся обратно, снова пересчитывая задницей сиденья. Долетев до другого конца, он либо не удержал книгу, либо бросил ее, чтобы вцепиться в унитаз обеими руками. Книга шлепнулась в воду и поплыла прочь.

— Что это ты читал? — крикнул ему связист.

— «Госпожу Бовари»! — ответил солдат, перекрикивая шум бури.

— Могу рассказать, что там дальше, — предложил сержант.

— Пожалуйста, не надо! — ответил книголюб. — Я хочу сам ее прочесть!

Во сне, или в той истории, которую кто-то (не Ричард Эбботт) рассказывал мне, мой отец так и не увидел того солдата до конца плавания. «Через едва видимый Гибралтар, — снилось (или кто-то рассказывал) мне, — корабли проскользнули в Средиземное море».

Однажды ночью, где-то у берегов Сицилии, солдат в трюме разбудил треск и грохот снарядов; корабли подверглись воздушной атаке люфтваффе. Потом отец узнал, что соседний пароход был потоплен, и никто не спасся. Солдат, который читал «Госпожу Бовари» во время шторма, не успел сообщить ему свое имя до того, как корабли причалили в Таранто. История продолжалась и заканчивалась, а мой отец так и не встретился с прыгуном по унитазам.

Годы спустя, говорилось во сне (или в рассказе), мой отец «очутился» в Гарварде. Как-то раз отец ехал в бостонском метро; он сел на станции Чарльз-Стрит и ехал обратно на Гарвард-Сквер.

На Кендалл-Сквер в вагон зашел человек и уставился на него. Сержанта «покоробил» интерес незнакомца. «Чувствовалось, что это неестественный интерес — предвещающий что-то дурное или по меньшей мере неприятное». (Именно из-за манеры рассказа этот сон всегда казался мне более реальным, чем другие. В этом сне был рассказ от первого лица — в нем был голос.)

Человек в метро начал пересаживаться с сиденья на сиденье, постепенно приближаясь к моему отцу. Когда он подобрался практически вплотную, а поезд начал замедляться, подходя к станции, незнакомец повернулся к отцу и сказал: «Привет, я Бовари. Помнишь меня?». Затем поезд остановился на Централ-Сквер, любитель чтения сошел, а отец поехал дальше до Гарвард-Сквер.

Мне говорили, что лихорадка при скарлатине проходит в течение недели — обычно за три-пять дней. Я практически уверен, что она уже закончилась, когда я решил спросить Ричарда Эбботта, не он ли рассказал мне эту историю — может, он сидел со мной в начале периода сыпи, или же когда у меня болело горло — то есть за пару дней до сыпи. Во время болезни язык у меня стал клубнично-красным, но когда я впервые заговорил с Ричардом об этом необыкновенно ярком повторяющемся сне, мой язык уже приобрел темно-красный оттенок — ближе к малиновому — и сыпь начала сходить.

— Я такой истории не знаю, Билл, — сказал мне Ричард Эбботт, — впервые ее слышу.

— А-а.

— Мне кажется, она больше похожа на одну из дедушкиных историй, — сказал Ричард.

Но когда я спросил деда, не он ли рассказал мне про «Госпожу Бовари», тот начал мямлить и запинаться. Э-э, ну, нет, он «определенно не рассказывал» мне эту историю, сказал дед. Да, Гарри ее слышал — «не из первых уст, как я припоминаю», — но, конечно же, не мог вспомнить, от кого. «Может, это дядя Боб — да, может, Боб тебе ее рассказал, Билл». Затем дед пощупал мой лоб и пробормотал что-то насчет того, что лихорадка, похоже, прошла. Заглянув мне в рот, он объявил:

— Язык все еще выглядит жутковато, хотя сыпь вроде бы потихоньку исчезает.

— Для начала, эта история слишком уж реальна для сна, — сказал я дедушке Гарри.

— Э-э, ну — раз уж тебе удается воображать всякое, а я думаю, у тебя это хорошо получается, Билл, я полагаю, что и некоторые сны могут казаться очень реалистичными, — промямлил дед.

— Я спрошу дядю Боба, — сказал я.

Дядя Боб вечно засовывал мне в карманы — а порой в ботинки или под подушку — мячики для сквоша. Такая у нас была игра: когда я находил мячик, то возвращал его Бобу. «Ой, а я повсюду искал этот мячик, Билли! — говорил Боб. — Как хорошо, что ты его нашел».

— «Госпожа Бовари» — это о чем? — спросил я дядю Боба. Он пришел меня проведать, и я вручил ему мячик для сквоша, который нашел в стакане с зубными щетками — в нашей общей с дедушкой Гарри ванной комнате.

Бабушка Виктория «скорее умерла бы», чем согласилась делить с ним ванную, сказал мне Гарри, но мне нравилось, что у нас с дедушкой одна ванная на двоих.

— Честно сказать, Билли, сам я не читал «Госпожу Бовари», — сказал мне Боб; он выглянул в коридор, чтобы убедиться, что в пределах слышимости нет моей мамы (или бабушки, или тети Мюриэл). Несмотря даже на то, что горизонт был чист, Боб понизил голос: — Мне кажется, это книжка про измену, Билли, — про неверную жену.

Наверное, я выглядел крайне озадаченным, потому что дядя Боб тут же прибавил:

— Лучше спроси Ричарда, о чем это — сам знаешь, литература — это его область.

— Это роман? — спросил я.

— Не думаю, чтобы это была реальная история, — ответил дядя Боб. — Но Ричард точно знает.

— Или я могу спросить мисс Фрост, — предположил я.

— Ага, можешь — только не говори, что это была моя идея, — сказал дядя Боб.

— Я знаю одну историю, — начал я. — Может, это ты мне ее рассказывал.

— Ты про ту историю, где парень читает «Госпожу Бовари» сразу на сотне унитазов? — воскликнул Боб. — Я ее обожаю!

— И я, — сказал я. — Очень смешно.

— Обхохочешься! — подтвердил дядя Боб. — Нет, Билли, я тебе ее не рассказывал — по крайней мере, я такого не припомню, — поспешно добавил он.

— А-а.

— Может, мама тебе рассказала? — спросил дядя Боб. Должно быть, я одарил его скептическим взглядом, потому что он тут же исправился: — Хотя вряд ли.

— Мне все время снится это история, но кто-то же, наверное, изначально рассказал ее мне.

— Может, кто-нибудь ее рассказывал за ужином — знаешь, как дети подслушивают разговоры, когда взрослые думают, что те уже спят или точно не могут их услышать, — сказал дядя Боб. Хотя представить такое было легче, чем вообразить маму в роли рассказчицы истории про унитазные сиденья, ни меня, ни дядю Боба эта версия явно не убедила.

— Билли, не все тайны нуждаются в раскрытии, — сказал он мне более уверенно.

Вскоре после его ухода я нашел еще один мячик для сквоша — или все тот же самый — у себя под покрывалом.

Я прекрасно знал, что мама никак не могла рассказать мне историю о «Госпоже Бовари» и унитазных сиденьях, но, разумеется, я все равно спросил ее.

— Никогда не считала эту историю ни капельки забавной, — сказала она. — Я бы точно не стала ее тебе рассказывать.

— А-а.

— Может, это папуля тебе рассказал — но ведь я же его просила! — сказала мама.