В огне рождается сталь

Ли Цзи-мин сокрушенно развел руками и с кислой миной сказал:

— Тогда я не знаю, что там случилось…. Ну ладно, мне пора идти спать — ночью надо заступать на смену.

Цинь Дэ-гуй не стал его задерживать. Сам же он не пошел спать, а достал из кармана письмо сестры и стал читать его. Сестра все письмо написала под диктовку отца и матери. В нем говорилось, что Цинь Дэ-гую уже исполнилось двадцать три года и что сейчас ему самое время жениться. Отец и мать очень беспокоятся о нем и уже подыскали для него девушку. Она живет в деревне Динцзятунь, и ее семья рада будет иметь его зятем. Так что теперь стоит ему сказать слово — и дело будет улажено. Но так как сейчас соблюдается свобода брака и сами родители не могут решить этот вопрос по своему усмотрению, то пусть он приедет домой и сам посмотрит на эту девушку. Он должен будет во что бы то ни стало выбрать время и приехать, ибо с женой ему придется жить всю жизнь. В конце письма была приписка от сестры:

«Братик, скорее приезжай посмотреть на эту девушку. Она моя хорошая подруга. Она очень красивая, у нее хороший характер и золотые руки — она все умеет делать. Ты останешься ею доволен. Я это гарантирую».

Иероглифы «гарантирую» были обведены жирными кружочками, как будто без этого ее гарантия не имела бы силы. Цинь Дэ-гуй словно наяву увидел перед собой свою озорную сестру со смешинками в глазах и с двумя прыгающими на плечах косами и не удержался от возгласа:

— Вот ведь бесенок!

Однако письмо заинтересовало его. «Чья же это девушка? Видел я ее когда-нибудь или нет? Почему сестра не написала ее фамилии и имени?» — гадать не имело смысла, и он, решив, что все выяснится при встрече, сложил письмо и спрятал его в карман. Но когда он сможет поехать домой? В очередной выходной день? Он стоял и смотрел на юг. Где-то там вдали, на равнине за горами, находится его родная деревня, в которой он уже не был несколько месяцев. И ему надо было поехать — не столько для того, чтобы встретиться с девушкой, сколько для того, чтобы повидать родителей.

Снизу донесся звонок — начиналась лекция по химии, и Цинь Дэ-гуй поспешно спустился с крыши.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

С южной стороны к мартеновскому цеху примыкал шихтовый двор. Он не был ничем огорожен, и в ветреные дни сюда заносило пух тополей и цветы одуванчиков. А по вечерам с площадки шихтового двора была видна россыпь бесчисленных огней. Пронзительные гудки проносящихся по равнине поездов с рудой врезались в заводской гул; а прожектор паровоза вырывал из темноты деревья, и их причудливые тени быстро проплывали по стенам цехов.

Перед началом выпуска плавки Юань Тин-фа любил на две-три минуты выйти на площадку шихтового двора, расстегнуть спецовку и подставить свою грудь под освежающий ночной ветерок. Затем он снова торопился к мартену. Этот высокий крепкий человек с покрасневшим от жары лицом всегда был сдержанным и спокойным. Но сегодня он выглядел хмурым и задумчивым: он не выходил подышать свежим воздухом — свод печи начал течь, и за ним надо было внимательно следить. Если в мартене температура повысится, то кирпичи могут размякнуть, покрыться «сосульками» — и свод окончательно выйдет из строя. Поэтому Юань Тин-фа ни на минуту не отходил от мартена. Стоило ему заметить, что кирпичи начинают течь, как он приказывал уменьшить подачу газа в печь, чтобы хоть немного понизить температуру и не допустить появления на своде новых «сосулек». Как только свод несколько остывал, он снова приказывал увеличить подачу газа и повысить температуру плавки. Сейчас в мартене стояла температура около тысячи семисот градусов, и хотя стенки его не пропускали наружу эту жару, однако стоять все время около них и непрерывно следить за сводом печи было очень трудно. С мастера градом лил пот, во рту у него пересохло, но он ни на минуту не мог отойти от печи. Стоило ему увидеть на своде новые пузыри, как его охватывало чувство гнева и он вспоминал недобрым словом Цинь Дэ-гуя: «Чтоб ты провалился! Только о себе думаешь, ветрогон!»

Когда к мартену подходил кто-нибудь из технологов, Юань Тин-фа принимался ворчать:

— Если думать только о рекордах, то печь вскоре и вовсе развалим. Когда люди варят пищу, и то котел берегут. А мы? Хотим побыстрее кашу сварить, а на котел плюем?!

Его также очень раздражало то, что начальство, по его мнению, слишком уж много внимания обращало на рекорд Цинь Дэ-гуя. Старый мастер и прежде в душе был недоволен тем, что Хэ Цзы-сюе и другие руководители цеха нянчатся с молодыми рабочими, а позорный случай с Цинь Дэ-гуем совсем лишил Юань Тин-фа покоя. Его не так беспокоила потеря премии, как то, что на этой печи теперь трудно будет выдать скоростную плавку.

Обычно он перебрасывался с парторгом цеха Хэ Цзы-сюе несколькими ничего не значащими фразами и шутками. Но когда сегодня перед окончанием смены Хэ Цзы-сюе, как обычно, подошел к девятому мартену, Юань Тин-фа не стал разговаривать с ним, притворившись занятым.

Хэ Цзы-сюе уже было за тридцать. Он был среднего роста, с худощавым лицом и небольшими умными и проницательными глазами. Раньше он работал первым подручным на мартене. Сразу же после Освобождения Хэ Цзы-сюе вступил в партию, и вскоре его послали на учебу в партшколу. После окончания партшколы он стал секретарем партбюро мартеновского цеха и одновременно председателем цехового профкома. Он пользовался уважением молодых рабочих, но рабочие постарше относились к нему с некоторым недоверием.

Подойдя к девятому мартену, Хэ Цзы-сюе вытащил из кармана защитные очки и стал из-за спины Юань Тин-фа смотреть на кипящий металл.

— Ну как, свод перестал течь? — тихо спросил он мастера.

Однако Юань Тин-фа не обратил внимания на его вопрос; он поспешно приказал добавить в мартен шихты и, когда завалку кончили, снова стал внимательно наблюдать за сводом, не оборачиваясь к парторгу.

— Старина Юань, как ты думаешь, сегодня удастся выдать скоростную плавку?

— Тебе, видно, хочется, чтобы и петухи начали яйца нести! — проворчал, не поворачивая головы, Юань Тин-фа. Это была его любимая поговорка, и Хэ Цзы-сюе уже не раз слышал ее. Однако сейчас мастер произнес ее с особенным ударением. Хэ Цзы-сюе не мог понять причины такого недружелюбного тона; он сдержал себя и, через силу улыбнувшись, спросил:

— Кто же это заставляет петухов нести яйца?

Улыбка Хэ Цзы-сюе еще более рассердила Юань Тин-фа.

— Вы, начальники, не хотите считаться с фактами. Скажи, пожалуйста, можно ли добавить в печь необходимое количество газа, если начал течь свод…

Хэ Цзы-сюе понимал это, но считал, что Юань Тин-фа специалист своего дела и сможет выдать скоростную плавку даже в таких условиях.

— Я думаю, что ты справишься с плавкой даже в таких условиях.

— Справлюсь? Ишь ты какой быстрый! Это потруднее, чем языком молоть! — сердито ответил мастер и подошел к Хэ Цзы-сюе. — Вы только и делаете, что трубите о скоростных плавках, и совсем не думаете о мартене!

— Что с тобой? Почему так кипятишься? — спокойно спросил Хэ Цзы-сюе, удивленный необычной вспышкой гнева мастера.

Но Юань Тин-фа уже отвернулся от парторга и ответил не скоро:

— Да что тут говорить? Ведь у нас все всегда делается правильно!

— Старина Юань, — строго сказал Хэ Цзы-сюе, — ты чего-то недоговариваешь. Если я не прав, так ты прямо и скажи.

— А-а… Пустое дело!

— Пустое? Если ты прав, мы сделаем по-твоему.

Юань Тин-фа снова посмотрел на бурлящий металл, затем медленно обернулся и холодно произнес:

— А разве ты можешь немедленно стереть весь этот вздор, что написан в «дацзыбао»? [2]

Хэ Цзы-сюе изумленно посмотрел на мастера.

— Я не совсем тебя понимаю.

— Конечно, ты «не понимаешь»! Как же ты можешь понять? — гневно сверкнул глазами Юань Тин-фа. — Мнение старых рабочих тебя вряд ли заинтересует…

— Что за вздор ты мелешь! Мне действительно непонятно. Тебе ведь только тридцать два года — с чего это ты вздумал записываться в старики!

2

«Дацзыбао» («газета больших иероглифов») — вид стенной печати в современном Китае, несколько напоминает листки-«молнии» на наших предприятиях.