В огне
Шрифт:
– Налево и вперед, – подсказал поручик, сверяясь с картой…
Они рванули по улице, прыгая на ухабах, ломясь вперед, как стадо разъяренных бизонов, где-то в городе были другие подразделения исламистов, но они, видимо, ошалев от прущего напролом вооруженного пулеметом пикапа, так и не стали стрелять по нему. Наобум они пронеслись через всю улицу, свернули налево и увидели, что впереди – баррикада, сделанная из подорванного, перегородившего улицу танка. По ушам проехался давящий гул вертолетных лопастей, а с вертолетом могло быть все что угодно, и не факт, что он знает тайну белого дыма, а потому, развернувшись буквально на месте (в нормальной обстановке ни один из них не сумел бы повторить такой разворот в теснине переулка), они понеслись обратно.
Поймали их на пустыре, на том самом, на который
Аллах акбар!
Дымным копьем просвистела граната и воткнулась совсем рядом с машиной, и кто-то заорал в кузове… заорал криком не ярости, но боли… а следующая граната воткнулась им в колесо, и вспучился изнутри адским пламенем капот… и то, что до сего момента происходило прекрасно, в одно мгновение превратилось в полное дерьмо…
– Из машины! – заорал поручик, но было уже поздно, кто мог, тот уже выскочил, а сидевший рядом с ним водила, рядовой Баграмян, всхлипывал на соседнем сиденье. Он потащил его за собой, потащил через коробку передач… и вытащил, зажал прыскающие кровью ноги, начал перевязывать до того, как третья граната воткнулась в кабину, лопнула огненным шаром, едва не перевернув на них машину…
Спас их вертолет. Небольшой, хищный, похожий чем-то на атакующую акулу, он вывернул откуда-то из-за здания и, особо не разбираясь, дал залп НУРСами [48]. Вздыбилась земля, машина спасла их от осколков, земля сыпалась с неба, кто-то кинул зеленую шашку, чтобы вертолет пощадил их – и вертолет не стал их трогать. Стальная птица в бурых пятнах камуфляжа зависла прямо над ними, давя утробным рокотом турбин, они перевязывали раненых… а потом заработала пушка… этот придурок вертолетчик, который их спас, открыл огонь по зданию, и пушечные гильзы стальным протоком повалились на них, горячие, как проклятый кипяток. Одна из них попала поручику прямо на руку, обожгла болью, но он даже не пошевелился, он вцепился в ногу раненого, пережимая брызгающую кровью вену и ожидая, пока у санитара будет время заняться им…
Через минуту с небольшим умер Терентьев. Это был хороший солдат, он, как и все они, пришел в армию сам и добивал второй год службы, и он всегда и для всех находил нужные слова, чтобы утешить или подбодрить – такой у него был дар. А сейчас осколок ударил его в шею сзади… так бывает, пуля или осколок находят именно незащищенное бронежилетом место на теле и вонзаются… чтобы смерть забрала то, что ей по праву причитается. Его стащили с кузова и даже попытались перевязать, но он все же умер на руках у своих товарищей, глядя куда-то вверх и даже не видя неба.
Это страшно – когда человек умирает и не может увидеть неба.
Они перетащили его и Баграмяна, с посеченными осколками ногами, но кости, слава богу, целы остались, под защиту канавы, здесь рыли канаву, видимо, чтобы проложить трубы… и трубы были, и канава была… и сейчас они заняли позицию и вызвали вертолет, потому что больше без подкрепления и без эвакуации раненых они воевать не могли.
А чуть в стороне дотлевал пикап, а рядом с ним был еще один – и кровь капала из его кузова тяжелыми багровыми каплями, которые впитывала ко всему привычная и видавшая еще и не такое персидская земля…
Потом появился и вертолет. Большой, грузный, палубного базирования «Сикорский» снижался медленно, словно принюхиваясь, а позади и выше покачивался в воздухе боевой вертолет, готовый оказать поддержку – перед посадкой он уже прочесал окрестности из пушки. Они и сами не поняли, что произошло, не заметили – снова то самое
проклятое копье, оно летит в воздухе и оставляет дымный след… но вместо лезвия кумулятивный заряд, несколько сот граммов взрывчатки. Выстрел был точен, но смертник ошибся, а может, специально бил по двигателю, а не по хвостовому винту, опасаясь, что не попадет. Копье воткнулось в двигатель, полыхнула вспышка, и турбина взвыла на мгновение на высокой, жуткой ноте… а потом вертолет провалился вниз, тяжко плюхаясь с десятиметровой высоты на взрыхленную осколками землю.А через секунду управляемый снаряд достиг здания, из которого смертник стрелял по вертолету, и сжег его в ослепительно яркой вспышке. Об этом никто не узнает, но обвалившийся этаж завалил еще троих – мать с двумя детьми, прятавшуюся на этаже от обстрела. Такова была эта война…
Поручик, первым выбравшись из ямы – к этому моменту он уже был легко ранен и контужен, – подбежал к вертолету, пригибаясь – лопасти еще не остановились до конца, вокруг свистели пули, стучала вертолетная пушка вертолета прикрытия. Рванул на себя рычаг, открывающий аварийный люк, сунулся в салон и наткнулся на смотрящий прямо в душу зрачок автоматного ствола.
– Свои, братва! – выкрикнул Татицкий и добавил по матушке, чтобы было понятно, что он и в самом деле свой – свои, десантники…
Падение вертолета закончилось на удивление малыми потерями – только двое тяжелораненых, среди них один из пилотов, и шестеро – с переломами. Это были моряки – морская пехота Флота Индийского океана, вторая волна десантирования, и их было ни много ни мало – полурота. К вертолету огневой поддержки присоединился еще один, им удалось наконец огнем пушек и ракетами отогнать стягивающихся к месту крушения боевиков. Заняли круговую оборону на пустыре, в ожидании эвакуационного вертолета…
– Тебя как звать-то, браток? – по-свойски обратился к поручику моряк.
– Поручик Татицкий, если изволите…
И оба заржали, как стоялые кони, – посреди свиста пуль и берущего за душу воя минометных осколков им это показалось как нельзя более смешным.
– Антон Данилович Шпрах, мичман Флота Его Величества, сороковая бригада, – представился наконец мореман…
Эвакуационный вертолет прибыл через несколько секунд, когда минометчики уже пристрелялись, и это стало по-настоящему опасным. В таком качестве использовали один из вертолетов, высадивших морских пехотинцев и теперь возвращавшихся на БДК. Зависнув над пустырем, он принял раненых, ненужных здесь летунов с разбившегося борта, и ушел на запад, сопровождаемый эскортом из боевых вертолетов…
Объединившись с моряками – теперь их отряд насчитывал более тридцати бойцов, – десантники снова двинулись вперед, уходя с пустыря. Город, еще месяц назад бывший одним из крупнейших портов региона, теперь превратился в груду развалин – и среди них, среди того, что когда-то было домами, по заваленным мусором улицам пробивались навстречу друг другу высаженные на город десантные группы…
Пробиваясь к своим, они уничтожили не меньше полутора десятка боевиков, больше трех десятков «перекрасившихся» жандармов, которые отличались штатным, единообразным вооружением и военной формой, два минометных расчета и БМП. Минометы здесь делились на кочующие, установленные в кузове пикапа или легкого грузовика, и стационарные. Со стационарными была проблема – они располагались на верхних этажах зданий и работали через пробитую в крыше дыру, корректируемые наводчиками, – с вертолета такую огневую точку засечь крайне сложно, но если ты рядом с таким вот домом стоишь, то услышать можно. Оба минометных расчета десантники загасили гранатометами. Еще на них из каких-то развалин выскочила уцелевшая БМП, но сделать ничего не успела – по ней врезали сразу из трех гранатометов, и она вспыхнула чадным, жадно горящим костром, разбрасывая рвущиеся от пожара боеприпасы. Досаждали снайперы – они тоже обожали бить не из окон, а из проделанных в стене дыр. У морских пехотинцев было что-то вроде небольшого, похожего на радиоуправляемую игрушку вертолета с примитивной видеокамерой – только так удалось избежать серьезных потерь при продвижении по кишащему боевиками и жандармами кварталу. За время прорыва они потеряли четверых – одного «двухсотым» и троих «трехсотыми». Легкораненых никто не считал…