В огне

— Целиком и полностью поддерживаю это разумное решение! — сказал я как можно веселее. — А скажи, что за метка такая на мне?

— А как ты это делаешь?

— На всякий случай! — пояснил он, уловив мой вопросительный взгляд. — Хрен его знает, сколько у меня эта устойчивость к дистанционным приказам продержится. Лучше не рисковать.

— Спасибо! — выдохнул я и услышал, как за мной слово благодарности повторили и Прокопенко с Осиповым, и Арбатов, и охранники.

— Уходить тебе, Максим, отсюда надо, — сказал Прокопенко, оборачивая голову. — Ты сейчас наша главная надежда, рисковать на пустом месте тобой глупо.

— Нет. Потому что Шаман решил, что для этого у меня недостаточно магической силы. И он заставил меня прокачивать Магию Крови.

— Враг расы, — ответил Мирон, по ходу дела связывая лежавшего на полу обрывком простыни. — Это, насколько я понимаю, покруче кос-листа. До конца я ещё не разобрался, но орки не просто видят этот статус в твоих статах, они чувствуют человека с такой меткой на расстоянии. На каком, хрен его знает, но точно на расстоянии.

— А что со списком лекарств и оборудования? Составили?

— Тебя, наверное, сильно интересует, почему тебя не отпускают домой и держат под охраной?

Он потянул мне листки и почему-то извиняющимся тоном добавил:

— Я могу видеть в обратную сторону.

— Да ты не бойся, — поспешил я его успокоить. — Пока тебе ничто не грозит. На всякий случай охраняют!

— Он говорил, что видел во мне Знак Крови, но что он очень слабый, и его надо прокачать. И что только кровью, жертвоприношениями можно это сделать. Он проводил различные ритуалы, держал меня в комнате, где всё было в крови, и заставлял убивать.

— А как долго это всё продлится?

— Егор, скажи, пожалуйста, что он с тобой делал? — осторожно спросил я. — Меня интересуют не издевательства, а именно способы прокачки твоего навыка, которые он применял. Он заставлял тебя убивать людей, чтобы вызывать в тебе агрессию? Чего он добивался?

Но один положительный момент в произошедшем инциденте всё же был: таким неожиданным образом я выяснил, что Арбатову пока можно было хоть как-то доверять. И что ни говори, пока он находился с обмотанной головой, доверия у меня к нему было больше, чем когда он был с непокрытой.

— Отлично он себя чувствует. Просит, чтобы отпустили, но к нему же охрана приставлена. Поэтому не отпускаем. Мы же не знаем, кто он, и для чего его охраняют. А поговорить хоть сейчас можешь.

— Ну что, Владимир Кондратьевич, чем порадуешь, чем расстроишь? Какое решение вы с коллегами приняли?

Прокопенко указал на Осипова, чтобы врач понял, о каком коллеге идёт речь, после чего обратился ко мне:

— И что? — меня тоже заинтересовал уникальный навык Червякова. — Вы хоть каких-то успехов добились?

— Обмотайтесь от греха подальше!

Червяков выглядел замученным, но, увидев меня, он обрадовался и, не дождавшись пока выйдет охранник, громко сказал:

— Вот!

— Пару минут потерять придётся, — ответил Лапыгин и указал на медсестру, стоящую в сторонке с принадлежностями для обработки моей раны и ожидающую, когда можно будет приступить к процедуре. — А Червяков в двести четырнадцатой.

Егор сказал это с такой печалью в голосе, что у меня по коже пошли мурашки. Я не мог представить, что пережил этот парень, да и не хотел это представлять, но я вполне догадывался, каким упырём был Шаман. Поэтому сомнений в том, что Червяков пережил ужасные вещи, не было. К сожалению, как бы мне ни хотелось оградить парня от неприятных воспоминаний, но кое-что выяснить было необходимо.

— Как?

— Убивать людей и пить кровь.

— Не понял, — сказал я, и это была чистая правда.

— Составили. И по лекарствам и по оборудованию списки составили, — с этими словами Лапыгин достал несколько листов бумаги, исписанных мелким кривым почерком. — Понимаю, что всё не получится поставить, но по возможности.

— Конечно! — радостно и немного наигранно ответил я. — Помощь вашего клана будет очень кстати!

— Спасибо Вам большое! И что нас спасли, и что маму мою поддержали! Она сказала, что если бы не Ваши слова, то она бы с ума сошла от переживаний!

— Что? Обратновидящий? — я искренне удивился. — Это что ещё такое?

— Да я и сам не особо тут хочу задерживаться, — признался я. — Вот только к врачам зайду быстро парой слов перекинуться и ещё к одному человечку.

Лицо Червякова вытянулось в гримасе удивления и одновременно страха.

Мне было приятно обсудить с Егором его радости, но времени было мало, поэтому я сразу перешёл к делу.

— Максим, ты как? — встревоженно спросил главврач Лапыгин, оглядывая меня с головы до ног. — Что с рукой?

— Конечно! Сразу же, как ей передали информацию!

— Да какое тут ещё можно принять решение? — вдохнул Лапыгин. — Клятву Гиппократа все давали, а раненых тут, только подноси. Конечно, все остаёмся. Хотя, ситуация улучшается, тяжёлых всё меньше. И мы надеемся, что когда на ноги всех поставим, и больница перейдёт в нормальный режим, то сможем вернуться к этому разговору. Кое-кто из нас хотел бы покинуть это место. Если, конечно, будет такая возможность. Но пока это не обсуждается.

«Что ни новость, то обязательно хуже предыдущей, — с тоской подумал я. — Теперь однозначно Катя мне весь мозг съест и толпу охраны приставит».

— Отлично! Тогда не будем терять времени! В какой он палате?

— Тебя охраняют.

Я потом попросил не наказывать напавшего на меня, а просто обмотать ему голову фольгой и поместить под арест до того момента, как мы решим, что же нам делать с такими, как он. Конфликта следовало избегать любой ценой, как бы ни желала Система противостояния людей и орков. Было понятно, что если полыхнёт, то остановить войну будет намного сложнее, чем не допустить её начала.

После чего я обратился к Лапыгину:

Пока я читал сообщения, Арбатов быстро обмотал голову, как я понял, фольгу он постоянно носил с собой.

Но к врачам идти не пришлось, слух о происшествии быстро распространился по больнице, и они сами уже стояли на пороге ординаторской.

— Ты в больнице, конечно есть! — ответил Лапыгин и подал знак одному из помощников, который тут же куда-то убежал.

И при этом следовало признать, в сложившейся ситуации такое понятие как «доверие» теряло свою ценность. Многие люди просто не могли больше контролировать себя и свои поступки, поэтому доверять следовало очень ограниченному кругу лиц, а лучше было не доверять никому. Как бы дико это ни звучало.