В ожидании Догго
Шрифт:
– Он был особенный. Молодой. Нежный. Очень привлекательный.
Я заметил, что хитросплетения памяти уводят ее от предмета разговора.
– Мама!
– У тебя тот же профиль. Мужчины с твердым профилем редко оправдывают надежды. Кто это сказал?
– Не знаю. Насколько молод он был?
– Писал диссертацию на отделении климатологии.
– Занимается наукой?
– Больше не занимается. Может, так, при случае. Он сделал себе имя в иной сфере.
– Доброе или плохое?
– Зависит от взглядов на политику.
– Университет Восточной Англии в 1982 году? Он, наверное, из левого крыла?
– Нет, – рассмеялась она.
– Тогда кто?
– Пока я не могу назвать имя. Сначала поговорю с ним. Ты ждал так долго, что еще немного не повредит.
– Ждать и тридцать лет находиться в неведении – совершенно разные вещи!
Услышав мой резкий голос, сидящие за соседним столиком люди подняли головы. Мать тронула меня за руку.
– Ты был плодом любви. Я понимала, что делала, ты появился на свет не по ошибке. Это было безрассудство. Господи, какое безрассудство! Но я хотела иметь от него ребенка. И чувствовала, он хотел того же. Просил меня уйти от твоего отца… от Майкла.
– Так почему ты не ушла?
– Не знаю. Боялась, наверное, боялась, что это его свяжет. Он был совсем молодым, но с большими задатками. И еще Эмма. Не забывай об Эмме. Мы были семья.
– Она в курсе?
– Нет, никто не знает.
– Кроме деда и твоего проклятого Найджела.
– Благодаря проклятому Найджелу мы сейчас ведем этот разговор, так что, будь добр, прояви к нему уважение. Знаю, он не из тех людей, какие тебе нравятся. Однако Найджел – хороший человек, поверь мне, таких мало.
– Прости. – Я опустил голову.
– Ты прощен. Я же на прощение не рассчитываю. Не теперь, может, позднее.
Я был потрясен, мои мысли путались. Но не сомневался в одном: никогда мать не говорила со мной с таким чувством, с такой обжигающей откровенностью. Она даже выглядела по-другому, словно все эти годы ложь, подобно вуали, скрывала ее истинное лицо, а теперь я увидел ее настоящую.
Все прекрасно. Сообщать не о чем.
Нечто подобное я отправил Эди, поскольку обещал написать, чем закончился наш разговор. Правду сказать не мог – она захотела бы все обсудить, наверное, даже предложила бы встретиться после своей поездки в Ричмонд. А мне надо было прогуляться – ощутить под ногами землю, единственно незыблемое, на что я мог положиться.
Ответ Эди проявился в моем телефоне, когда мы с Догго входили в Гайд-парк со стороны «Уголка ораторов». «Отлично, но плохо для моей матери, которая надеялась на большее!»
Не придумав, что ответить, я стал слушать выступающих – обычную чушь, которую несут, стоя на коробках из-под мыла и лестницах-стремянках, свихнувшиеся на религии и всякие другие безобидные психи. Правда ли, что Джона Кеннеди убили, потому что он собирался обнародовать тайну катастрофы неопознанного летающего объекта в Розуэлле? Доказательства получились сомнительными. Ярче всех выступил красноречивый молодой человек, который, ссылаясь на авторитетные источники, заявил, что Саймон Коуэлл [7] возведен в ранг члена нового мирового порядка, зловещего тайного общества масонов, иллюминатов, евреев, иезуитов, банкиров и других неприглядных типов, столетиями тайно правящих миром. Он даже умудрился свалить в одну
кучу трагедию башен-близнецов и глобальное потепление.7
Английский телеведущий, продюсер, участник многих шоу.
Было что-то вдохновенное в этом бесконечном нанизывании одной теории заговоров на другую. Истинному параноику подвластно все. И что совсем хорошо: по сравнению со всем этим моя история показалась скучной и заурядной.
Мы с Догго обходили Серпантин, когда у меня неожиданно возникло желание лечь. Растянувшись на спине в тени большого дуба, я смотрел вверх, пытаясь разглядеть в пологе толстых ветвей и веточек узоры со смыслом. Догго тыкался в меня носом и скакал вокруг. Он вел себя так впервые. Неужели захотел со мной поиграть? Или чувствовал мое плохое настроение и пытался подбодрить? Если так, то это ему не удалось.
– Простите, это ваша собака?
На меня сверху вниз смотрела женщина с золотисто-каштановыми волосами. Выражение ее лица не сулило ничего хорошего. Я с трудом заставил себя сесть.
– Извините, не понял?
Она показала на Догго:
– Ваша собака? Она стянула наш мяч.
Я заметил двух девочек с вельштерьером и мужчину, вероятно, их отца, осторожно подходящего к Догго, который держал в пасти теннисный мяч.
– Ну, будь хорошей собачкой – брось, брось мячик. – Догго отскочил дальше. – Мерзкая шавка!
Я пропустил оскорбление мимо ушей – имели право.
– Не беспокойтесь. Я сейчас верну.
Легко сказать. Я все-таки убедил Догго положить мяч, но как только потянулся за ним, он снова схватил его и юркнул у меня между ног. Мужчина сделал выпад, промахнулся и рухнул на колени.
– Догго!
Я долго гонялся за псом и звал по имени, прежде чем он согласился расстаться с добычей. Хозяин мяча остался глух к моим извинениям.
– Вы должны научить собаку слушаться, – заявил он.
Я повернулся к его дочерям.
– Правда, было весело?
– Да! – в один голос закричали они, радуясь, что посмотрели, как одна маленькая собачонка чуть не загнала двух взрослых дядек.
Я подал их отцу обслюнявленный мячик.
– По крайней мере, не зря провели время.
Догго подошел ко мне, когда мы остались одни. Он ступал медленно, с опаской. Но когда я опустился на колени, прыгнул вперед и позволил завалить себя на бок.
– Все в порядке. Спасибо тебе, приятель.
Пес лизнул меня в лицо, а я шутливо подул ему в шею.
Глава двадцать вторая
Когда утром в понедельник я пришел на работу, на столе меня ждал новый комикс и записка от Джоша: «На выходных кое-что подделал». Я невольно рассмеялся. Остались те же три кадра, но Джош добавил собаку на столе, явно срисованную с Догго! Еще он подправил выражение лица родителей, и теперь глаз больше привлекала реакция пса. Когда ребенок произносил «Макдоналдс», в изумленном собачьем взгляде возникала вселенская тоска, и создавалось впечатление, будто у маленького мудреца уже в печенках сидит эта модная молодая пара (дизайнерские очки отца – новая удачная деталь), жизнь которой никогда не пойдет так, как они планируют.