В ожидании дождя
Шрифт:
Я решил, что он имеет в виду Дэвида Денби — кинокритика, пишущего в журнале «Нью-Йорк». Странно было слышать о нем от такого человека, как Уоррен, особенно после того, как его жена явно не поняла, о каком фильме я говорил.
— Не припоминаю.
— Он сказал, что в послевоенном мире ни один взрослый человек не имеет права быть таким невинным, как Холли Мартенс.
— Эй, — сказала его жена.
Он коснулся ее носа кончиком пальца.
— Киногерой, милая. Не ты.
— А, ну тогда ладно.
Он снова посмотрел на меня:
— Согласны, мистер сыщик?
Я кивнул:
— Я всегда думал, что единственным героем в этом фильме был Кэллоуэй.
Он
— Тревор Ховард. Я тоже так думал.
Он перевел взгляд на жену, и она зарылась лицом в его волосы.
— Вещи этой женщины… Ты ведь не надеешься найти там что-нибудь ценное?
— Типа драгоценностей?
— Драгоценности, фотоаппарат, любое дерьмо, которое можно загнать.
— Нет, — сказал я. — Я надеюсь найти причину ее смерти.
— Женщина, которой ты интересуешься, останавливалась в номере 15Б. Невысокая, блондинка, назвалась Карен Веттерау.
— Она-то мне и нужна.
— Пошли. — Он махнул рукой в сторону небольшой деревянной дверцы за стойкой. — Вместе посмотрим.
Я подошел поближе к коляске. Холли приподняла голову и посмотрела на меня сонным взглядом.
— Почему ты решил мне помочь? — спросил я.
Уоррен пожал плечами:
— Потому что Карен Веттерау никто не помог.
14
За мотелем, ярдах в трехстах, находился сарай, к которому вела черная от машинного масла тропка, проложенная через хилую рощицу деревьев с кривыми или поломанными стволами. Уоррен Мартенс катил вперед в своей инвалидной коляске. Под колесами хрустели полусгнившие ветки и чавкала каша из палой листвы, скопившейся здесь за многие годы. По пути без конца попадались крохотные бутылочки из-под спиртного и ржавые автомобильные детали. Мы миновали фундамент какого-то строения, рассыпавшегося еще во времена Линкольна. Несмотря ни на что, Уоррен продолжал ехать вперед, как будто под ним расстилалось свежеуложенное асфальтовое шоссе.
Холли осталась в конторе — на тот случай, если вдруг появится клиент, которому не хватило места в «Рице». Мы с Уорреном вышли через заднюю дверь, спустились по деревянному пандусу и направились к ветхому сараю, где он хранил бесхозное имущество, брошенное постояльцами. В рощице он меня обогнал. Он мчался так быстро, что спицы колес гудели от напряжения. Сзади на коляске гордо реял орел «харли-дэвидсона», а по бокам красовались наклейки: «БАЙКЕРЫ ПОВСЮДУ», «ДЕНЬ ПРОШЕЛ — И СЛАВА БОГУ», «БАЙКЕРСКАЯ НЕДЕЛЯ, ЛАКОНИЯ, НЬЮ-ГЕМПШИР» и «ЛЮБОВЬ ЕСТЬ».
— Какой у тебя любимый актер? — спросил он, полуобернувшись через плечо. Его могучие руки продолжали без устали вращать колеса коляски.
— Из старых или современных?
— Современных.
— Дензел, — сказал я. — А у тебя?
— Я бы сказал, Кевин Спейси.
— Хороший актер.
— Я его фанат еще со времен «Умника». Помнишь этот сериал?
— Мел Профитт, — сказал я. — Который вроде как спал со своей сестрой Сьюзен.
— Он самый. — Он вытянул назад руку, открыв ладонь, и я по ней хлопнул. — Ладно, — сказал он, явно радуясь тому, что нашел в моем лице родственную душу. — А любимая актриса? Только не говори, что это Мишель Пфайффер.
— Почему?
— Слишком смазливая. Трудно оставаться объективным.
— Ладно, — сказал я. — Тогда Джоан Аллен. А у тебя?
— Сигурни. И не важно, с автоматом или без.
Тем временем я догнал его и теперь шагал рядом.
— А из старых?
— Ланкастер, — сказал я. — Без вариантов.
— Митчем, — сказал он. — Без вариантов. А актриса?
— Ава Гарднер.
— Джин
Тирни.— Мы можем расходиться в деталях, Уоррен, но, по моему мнению, у нас обоих безупречный вкус.
— Я тоже так думаю. — Он хохотнул, откинул шею и, глядя на черные ветви у себя над головой, сказал: — Правду говорят насчет хороших фильмов.
— Что именно?
Все так же держа голову запрокинутой, он гнал коляску вперед, как будто знал каждый дюйм этой загаженной тропы.
— Они тебя как будто переносят куда-то. Когда я смотрю хороший фильм, я не то чтобы забываю, что у меня нет ног. Я чувствую, что у меня есть ноги. Это ноги Митчема, потому что я и есть Митчем. И это мои пальцы прикасаются к обнаженным рукам Джейн Грир. Хорошие фильмы, они дарят тебе другую жизнь. Хоть на время дают тебе другое будущее.
— На пару часов, — сказал я.
— Ну да, — снова хохотнул он, но уже не так весело. — Ну да, — повторил он еще тише, и я вдруг на секунду ощутил на себе всю тяжесть его жизни: занюханный мотель, полумертвая роща, боль в ампутированных ногах и бешеный писк хомяков, без устали бегущих по колесам в своих клетках. И это в неполных тридцать лет.
— Это я не в аварию попал, — сказал он, отвечая на не заданный мною вопрос. — Большинство людей думает, что это я на байке навернулся. — Он посмотрел на меня через плечо и покачал головой. — Я как-то ночевал тут, когда здесь еще был «Приют Молли Мартенсон». Не один ночевал. Но она не была мне женой. Но тут заявилась Холли, злая как черт. Швырнула в меня обручальным кольцом и убежала. Я погнался за ней. Ограды вокруг бассейна тогда не было, но он уже стоял пустой, а я поскользнулся. Ну и сверзился вниз. — Он пожал плечами. — Хребет сломал. — Он махнул рукой, обводя окрестности. — Отсудил у них это все.
Он подъехал к сараю и отпер замок на двери. Некогда сарай был красным, но солнце и полное пренебрежение со стороны хозяев превратили его в блекло-розовый. Он клонился на левый бок, как будто мечтал прилечь и уснуть.
Мне было интересно узнать, как получилось, что из-за трещины в позвоночнике Уоррен лишился обеих ног ниже коленей, но я решил, что он сам расскажет мне об этом, если захочет.
— Что самое смешное, — сказал он, — Холли меня теперь любит вдвое сильнее. Может, потому что я больше по бабам шляться не способен. Как ты думаешь?
— Возможно, — сказал я.
Он улыбнулся:
— Я и сам так думал, но знаешь, в чем на самом деле штука?
— Нет.
— Холли из тех женщин, которые живут, только если кто-то в них нуждается. Как эти ее карликовые свиньи. Если бы не ее забота, эти уроды давным-давно передохли бы. — Он взглянул на меня, затем кивнул сам себе и открыл дверь сарая. Я последовал за ним внутрь.
Большая часть помещения напоминала блошиный рынок. Хромые кофейные столики, лампы под драными абажурами, треснувшие зеркала и телевизоры, зияющие разбитыми экранами. Вдоль дальней стены болтались подвешенные за шнуры ржавые электроплитки; рядом висели репродукции картин с изображением пустых полей, клоунов и цветов в вазах, густо заляпанные апельсиновым соком, кофе или еще какой-то дрянью. В передней трети сарая стояли чемоданы и громоздились груды одежды, книг, обуви; тут же примостилась картонная коробка, доверху заполненная дешевыми побрякушками. Слева Холли или Уоррен выгородили желтой лентой кусок пространства, куда аккуратно сложили чашки, стаканы и тарелки в фабричной упаковке, ни разу не использовавшийся блендер и оловянный поднос с гравировкой «Лу и Дина навсегда. 4 апреля 1997».