В ожидании осени 1977
Шрифт:
— Ты кто, мать твою?!
— Я, писатель-прозаик…
— Про каких нах** заек?!
«Основная масса населения 2019+ спросит: — «О каких, таких зайках, ты собрался писать? Уж не романтическая ли это эротика?». Им и невдомёк, что писатель-прозаик это…»
В этот момент раздался звонок телефона.
— Алло! База торпедных катеров слушает! У аппарата, лейтенант Василь, — громко и чётко, проорал я в трубку.
— Эээ… Извините… Я, наверное, не туда попал…. Я думал… — начали мямлить на другом конце провода.
— Привет Сева. Это я. Испугался? — весело протараторил я. — Чего
— Ух… — выдохнул наш клавишник. — Ну и напугал! Ну ты даешь! Аж в пот пробило… — проговорил он, выдыхая, а через секунду, собрался с мыслями и продолжил:
— Я, вот что звоню. Поставил я папе, вчера нашу музыку, ему понравилось. Да, что там говорить… Очень, очень понравилось! И он… — Сева замялся. — Он хочет, встретиться с тобой, чтоб убедиться в серьезности наших планов.
— Когда? — спросил я, «не став тянуть кота, за все подробности».
— Да хоть сейчас. Могу заехать. Ты можешь?
— Могу. Заезжай.
Сева сказал, что будет через пятнадцать минут. Мы распрощались, а я посмотрел вверх…
«Вот, так вот! Думал, думал, а за меня всё решили. Ни книг, ни писем, ни прогулки с Юлей под луной, сегодня не будет.»
Повесив трубку, сказал маме что, еду на студию и буду вечером… Она удивилась и напомнила: «Ты же сказал, сегодня выходной?» Но я ей рассказал о звонке, посетовал: «Всё равно делать нечего, а там хотя бы «дела»».
Мама ещё раз напомнила, что с головой у меня по всей видимости проблемы: «Нормальный ребенок, давно бы поехал в деревню. Купался бы в пруду и на речке, играл бы с ребятами и загорал. Ты же, торчишь в душной Москве!».
На этот спич я извинился, сказал, что вероятно я не нормальный ребёнок, поцеловал маму в щёчку и вышел во двор.
— Слушай, а чего ты на машине то? Тут идти, минут десять пешком. Я бы и так дошёл, — сказал я Севе, когда залез в автомобиль.
Я, жил на 3-ей Останкинской, которая в 2019 называется улица Академика Королёва, а он на Большой Кашёнкинской, которая в будущем, тоже будет составлять часть, этой же улицы.
— Я тебе, с телефонного автомата звонил. Ездил на мойку, вот решил тебя по дороге захватить. Видишь, машина какая чистенькая.
— Ну, — задумался я, — она вроде и вчера была не грязненькая… Ладно. Так, что пап'a, хотел от меня услышать?
Савелий поморщился и вкратце рассказал…
Пройдя вахтершу-консьержку и огромный холл, мы поднимаемся на 8 этаж в лифте. Высота потолков на лестничной площадки, наверное, метра три с половиной. Большие лестничные пролёты. Вокруг чистота и красота. Вдоль стены, на полу, стоят несколько декоративных растений.
Огромную, дубовую, двухстворчатую дверь, открыла нам, приятная женщина в старомодном, тёмно-синем платье. На вид ей было, лет 50–55.
Сева меня предупредил, что у них есть домработница, некая Лидия Васильевна, поэтому я не удивился, а констатировал лишь факт, «наличия» в СССР, дом работниц!
Она, критическим взглядом, осмотрела меня с ног до головы и пригласила внутрь квартиры.
Я ох***ал понемногу, от высоты потолков, дом работницы в советское время, а также от вероятного
количества комнат, в такой уютной и небольшой квартирке…Наверняка, комнат, должно быть штук 5–7, не менее…
По периметру огромного тамбура, и не менее огромного, длинного коридора, наблюдается «немереное» количество закрытых, покрашенных белой краской, дубовых дверей.
На вопрос: «Это что, коммуналка?», Савелий застеснялся и отрицательно помотал головой.
«Действительно какая нахрен коммуналка?!» — понял я, тупость заданного мной вопроса.
— Нет, это наша квартира, — как-то стесняясь озвучивает Сева. — Пошли в гостиную, — пригласил он меня.
«Да? Ну пошли. Где тут — хоромы царские?!»
Нда… Такая скромная квартирка, у скромного музыкального дирижера. Прихожая, по размерам, равна, или даже чуть больше, нашей с мамой квартиры…
«В натуре» — гостиная!.. Метров 40–45. Скромная такая, комнатка…
Красивая резная мебель, типа «стенка», в шкафах которой, за стеклянными дверками стоят хрустальные сервизы. Большие светло-коричневые, кожаные кресла с огромными подлокотниками. На стенах, висят замечательные картины, написанные маслом. В углу зала, на стеклянной тумбе стоит телек, по имени «Grundig». Неподалёку от него на полке, в близи декоративной пальмы, притаился знакомый японский магнитофон, который Сева привозил на базу. Рядом с ним стоял бобинник…
Ну и так по мелочи — диваны разные, ковры всякие, на полу паркет, на потолке люстра — вероятно уменьшенная копия люстры из Большого Театра…
Сам потолок, по периметру украшен лепниной, причем не простой, а позолоченной…
Что ж, при таком раскладе, пап'a должен выйти в халате одетым на костюм с галстуком и в турецкой «феске» на голове, или как там называется, этот головной убор…
Вот, это социалистическое равенство!.. Вот это я понимаю!.. Наверняка, для таких людей социализм, является очень даже неплохой системой, ибо себе его они уже построили и в нём живут, хотя и в отдельно взятой квартире.
Если честно, то я был рад за них. Молодцы!!
Но если уж совсем честно, то было грустно. Грустно и обидно… Как же так… Моя мама, растила меня, практически в одиночку и работала на двух работах и не заслужил вообще ничего подобного? Даже такой прихожей, которой равна всей нашей квартире?! …
И кто меня осудит, если я захочу себе такое же?
Ясно, что, работая у станка, на шахте, медсестрой в больнице или воспитательницей в детском саду, такое великолепие можно увидеть лишь в кино. Конечно же, если при просмотре ты не заснёшь, потому как за целый день навъё****лся так, что мама не горюй!..
Через несколько минут в комнату вошёл пап'a.
Это был невысокий, на голову ниже своего сына, мужчина, средних лет. С большой залысиной, торчащими во все стороны длинными, чёрными с проседью волосами и выдающимся «шнобелем».
Одет он был в костюм без галстука(!), без халата(!) и без «шляпы» (!). В общем выглядел пап'a, как типичный «сумасшедший-дирижёр-гений», отображённый в сатире, а не как «турецкий султан», которого ожидал увидеть я.
— Доброе утро, молодые люди. Меня зовут Аркадий Львович, — представился он.