В ожидании зимы
Шрифт:
«Ты убьёшь меня?» – спросила Цветанка, хотя, глядя в горящие горькой страстью глаза женщины-оборотня, сама почему-то не верила в это.
Вместо ответа та, сделав неистовый прыжок в сторону, сцапала странного жука с совиной головой – прямо в воздухе, на лету. Только острые зубы клацнули.
«Мне поначалу показалось, что ты – одна из нас, – промолвила она, с хрустом жуя свою добычу. – Не знаю даже, как к тебе относиться. Такое чувство, будто встретились мы с тобой неспроста».
Другой странный жук, трепеща серебристо мерцающими крылышками, сел на колено Цветанки, и она замерла, чтоб его не спугнуть. Есть его она, конечно, не собиралась.
«Значит, Барыка полностью подчинил тебя? – спросила она. – И ты не можешь восстать против него?»
«Я бы и рада, – невесело усмехнулась Невзора, поглаживая себя по пятну
«А свою богиню Барыка этим не боится прогневить?» – удивилась Цветанка.
«Он говорит, что силой его питает Маруша, а раз заклятие удалось наложить, то её воле это не противоречит, – ответила женщина-оборотень. – Значит, Маруша якобы сама отдала ему меня. Как-то раз, изрядно хлебнув мухоморовой настойки, Барыка проговорился, что уничтожить колдовство и освободить меня может только искреннее сострадание. Но кто меня пожалеет? Я внушаю всем только страх. Когда-то я была человеком, как и ты… Но даже моя семья меня боялась, после того как хмарь вошла в меня и превратила в Марушиного пса. Как-то раз я подкараулила свою младшую сестрицу Ладу, с которой мы были особенно дружны. Да что там – дружны… Любила я её так, как не полюбила бы и целая сотня мужей, а также все братья и отец с матерью вместе взятые. Я надеялась, что её любовь снимет заклятье: уж кому, как не родной сестре пожалеть меня! Но она, бедняжка, упала замертво – от страха. Остановилось её сердце… Погоревала я над ней, да и отнесла тело домой, чтоб её там хоть по-людски схоронили. Там такой крик поднялся… Они не поверили, что я не убивала Ладушку. Мать упала без чувств, а отец с братьями кинулись на меня с вилами и топорами. Вот так-то… Если уж родная семья меня возненавидела, то чужой человек и вовсе не смягчится сердцем при виде меня и не поймёт, что я чувствую. Так что некому моё заклятье снять, а смерть Ладушки повисла на моей душе грузом: ведь я всё ж виновата в том, что напугала её, хоть и непреднамеренно это вышло. Меня ненавидят, меня боятся… Но всё, что я делаю – это пытаюсь остаться человеком. Я хочу вырваться на свободу, хочу родить дитя – просто так, для себя, чтоб не забыть, как это – любить. Вот за всё это, наверно, Маруша и отдала меня Барыке для его надобностей – за то, что сопротивляюсь её воле, не хочу признать её власть над собой».
Невзора задумчиво наблюдала, как блуждающие огоньки толкутся на её ладони, соперничая из-за места. Цветанка тоже попробовала подозвать такой огонёк – протянула руку, и несколько светящихся шариков сразу кинулись к ней, как дружелюбные собачонки, которых поманили косточкой. Ладонь чувствовала лишь лёгкий щекочущий холодок.
«Это духи леса, – сказала Невзора. – Смешные… Но если уметь их слушать, они дают подсказки».
«Какие подсказки? О чём?» – полюбопытствовала Цветанка.
«Обо всём, – вздохнула женщина-оборотень. И добавила: – Не знаю даже, зачем я тебе всё это рассказала. Желторотая ты совсем, где уж тебе понять…»
Вой призрачного волка пронзил Цветанку серебристой стрелой печали. Озарённая чарующим сиянием полянка поплыла перед её глазами от слёз, а светящиеся шарики осыпали её щёки прохладными поцелуями, будто стараясь утешить; повинуясь властному порыву, воровка подползла к сидевшей на земле Невзоре и робко обняла её за шею, заглянула в угрюмые, полные человеческой боли глаза.
«Не говори так, – прошептала она. – Я понимаю… И у меня сердце надрывается от всего, что тебе довелось вынести. Я не знаю, какие слова нужно произносить, чтобы твоё заклятие исчезло, но пусть оно исчезнет. Я хочу, чтоб ты была свободна, чтоб никто не мучил тебя, не тянул из твоих жил кровь. Будь же вольной, как ветер!»
С этими словами Цветанка поцеловала Невзору в отпечаток на шее. Губы ей обожгло, точно она прикоснулась ими не к коже, а к раскалённому железу, а Невзора откинулась назад, как от толчка. Пятно вспыхнуло белым сиянием, а потом осыпалось с кожи тёмным пеплом. Посветлевшие глаза женщины-оборотня наполнились влажным блеском, сурово и яростно сжатый рот дрогнул, и она схватилась за свою шею… Теперь от пятна остались только крупицы тающей пыли.
«Это что?! – потрясённо уставившись на свою ладонь, хрипло воскликнула Невзора. – Оно…
сошло? То есть, я теперь…»Не договорив, она снова дико перекувырнулась с подскоком: если от земли оторвалась одна пара человеческих ног, то вернулись на неё уже две пары чудовищных волчьих лап. Всё, что в этом звере осталось от Невзоры – это косящий глаз и шрам на морде, да ещё редкие седые волоски в шерсти. Низко пригнув лобастую голову, огромная волчица несколько мгновений стояла перед Цветанкой с сомнением и надеждой в потрясённых глазах, а потом прыгнула куда-то за деревья – и поминай её как звали, только земля из-под лап брызнула. Она мчалась, удаляясь от капища – места, которое приковало её к себе незримой цепью… Очевидно, для того чтобы проверить, удастся ли ей вырваться за пределы круга, очерченного заклятием.
Цветанка осталась ошеломлённо сидеть в окружении лесных духов, ластившихся к её рукам. Натянутая тетива ожидания скрипела: получилось ли? Вернётся ли Невзора? Если она убежала навсегда, то… хорошо. В таком случае пожирать жертв станет некому: когда ещё Барыка найдёт себе нового ручного оборотня! А Невзора наконец обрела свободу, чему несказанно радовался призрачный волк внутри у Цветанки, щекоча ей сердце своим загривком.
Но вот чёрная тень мелькнула меж деревьев. Сердце светловолосой воровки камнем рухнуло вниз… Неужели ничего не вышло? Может, волхв обманул, и заклятие не снять? Мало ли, что он мог сболтнуть, напившись мухоморовки… Однако уже в следующий миг, когда волчица предстала перед Цветанкой, стало ясно, что всё не так плохо. Слишком явной и разительной была перемена в её взгляде и поведении: она тут же принялась по-щенячьи носиться по полянке, гоняясь за жуками и блуждающими огоньками. Если жуки время от времени с хрустом исчезали в её пасти, то светящиеся шарики оказались чересчур вёрткими и неуловимыми: как ни прыгала волчица, задрав мохнатый хвост и вздыбив шерсть на загривке, ни одного лесного духа ей не удалось поймать. При этом её глаза было не отличить от этих огоньков: они так же округлились и весело сияли. Наблюдая за её уморительными ужимками, Цветанка не удержалась от смеха. Зрелище резвящегося оборотня – диковинная штука, которую не каждый день увидишь!
«Что? Получилось? Ты свободна?» – в нетерпении вскричала она.
Волчица высоко подскочила, и её пасть – хам! щёлк! – поймала последнего жука. Плюхнувшись в траву, она принялась кататься с боку на бок, стучать хвостом по земле и весело повизгивать. Ещё миг такого щенячьего восторга – и Цветанка не удержалась бы от почёсывания пуза зверя, но тут он перекувырнулся и снова стал Невзорой. Выпрямившись во весь рост, женщина-оборотень рассмеялась, подхватила Цветанку в охапку и закружила её по полянке. Этим она без слов ответила на пышущие жаром нетерпения вопросы юной воровки.
Цветанка вжалась спиной в землю под нависшей над нею Невзорой. Лицо женщины-оборотня приблизилось, и в щекотном сумраке спутанных волос прошелестел тёплый выдох:
«Благодарю тебя…»
Руки женщины-волчицы, в порыве радости оставившие на коже Цветанки синяки, были твёрже железа, а губы оказались очень нежными. Почувствовав, что в грудь ей упираются соски Невзоры, воровка мучительно покраснела, а та засмеялась и чмокнула её в обе пылающие щеки.
«Ты даровала мне свободу. Проси взамен всё, что пожелаешь – постараюсь исполнить», – сказала Невзора торжественно.
«Мне ничего не нужно, – просто ответила Цветанка. – Единственное, чего я хочу – это жизнь для тринадцати девиц, которых Барыка хочет принести в жертву. Не убивай их, ладно? Пусть все думают, будто Маруша отказалась принять жертву».
Глаза Невзоры сузились, сверкнув острой, холодной сталью с дымчато-бирюзовым отливом.
«У меня есть мысль получше, – промолвила она с недоброй усмешкой. – А теперь ступай домой и ничего не бойся. Спи спокойно: никто твоих девиц не тронет… никогда больше».
Домой Цветанка плелась словно по колено в вязком тумане: слабые ноги еле шагали, руки повисли плетьми, но душа сияла тихой радостью. Кто бы мог подумать, что у Марушиного пса окажется непокорное человеческое сердце! А вот курица так и осталась забытой где-то в лесу – о ней Цветанка вспомнила слишком поздно, когда уже подходила к своему дому. Еды сейчас нигде нельзя было раздобыть, и каждый клочок мяса, каждая корочка хлеба, каждая горсть крупы казалась сокровищем. Сама Цветанка как-нибудь обошлась бы, но у неё дома были голодные ребята…