В ожидании зимы

Цветанка хотела обойтись без подробностей, чтоб не волновать Нежану, но та не отставала, всё спрашивала с блеском слёз на глазах: кто обстрелял, зачем, когда, где?

– Ну всё, всё, тише, родная, – осторожно касаясь её щёк тыльной стороной пальцев и пряча когти подальше, успокоительно зашептала Цветанка. – Бажен с отрядом дружинников мне встретился.

– Он меня, должно быть, ищет, – вздрогнула и потемнела лицом Нежана.

– Уже нет. – Цветанка встала, намереваясь забраться на полати и как следует отдохнуть.

– Как это? – В глазах Нежаны дрожал испуганный отблеск.

– Мёртв он, – коротко ответила Цветанка и влезла на лежанку под потолком, растянувшись там на своём заячьем плаще. И уже оттуда добавила: – Вздремну я малость. И ты отдыхай, ладушка, ничего и никого не бойся. Мы далеко от Гудка. Ты знаешь, сколько оборотень за день пробегает без роздыху? Коню столько и за неделю не пробежать.

При слове «мёртв» Нежана побелела и опустилась на лавку. Цветанка тревожно наблюдала за ней, но молчала.

– Это ты его убил, Зайчик? – глухо, глядя в одну точку перед собой, спросила наконец девушка.

– Я, – неохотно выдавила из себя воровка. – Хоть и не просила ты об этом, но он должен был расплатиться за всё, что сделал. И он знал, за что умирает. Больше никто не будет душить твоих песен, милая.

Нежана молча кивнула, сосредоточенно и замкнуто уставившись на хлебы на столе, остывавшие под кафтаном. А мысли Цветанки унеслись к фигуре женщины в белом плаще, с ледяным посохом и серёжками из ольховых шишечек.

*

Холодные крылья сеченя [25] обмякли и отсырели в предчувствии весны, когда Цветанка вдруг ощутила след знакомого присутствия. На плече сразу заныла и зачесалась давно зажившая и изгладившаяся царапина от когтя, а в груди вздрогнул и сжался холодный призрачный комок тоски – «второе сердце». Шерсть на её загривке ощетинилась: даже тень Серебрицы не была для неё желанна, особенно сейчас, когда у окошка в лесной избушке сидела за вышивкой Нежана, у которой совсем скоро должно было родиться дитя. Цветанка сторожко вслушивалась в звуки леса и боялась надолго уходить из дома.

Тропы двух волчиц пересеклись на поваленном дереве, служившем мостиком через замёрзший ручей. Они стояли друг напротив друга, пригнув головы, и ни одна не желала уступить дорогу другой.

«Не будем уподобляться двум баранам», – прозвучал насмешливый мыслеголос в голове у Цветанки, и Серебрица легко соскочила на заснеженный берег ручья.

«Зачем ты здесь?» – сверля её недоверчивым взглядом, спросила Цветанка.

«Просто так, – ответила Серебрица. – Если ты думаешь, будто я нарочно тебя искала, то ошибаешься. Ну как, нашла свою Дарёнку?»

«Нашла. Она осталась в Белых горах». – Цветанка тоже перескочила на берег, стараясь не поворачиваться к Серебрице задом. Кто знает, какие шутки могли взбрести в голову серебристой волчице?

«Вот видишь, я была права. – Серебрица смотрела на Цветанку без усмешки. – Так значит, ты свободна сейчас?»

«Нет, – отрезала Цветанка. – К старому возврата нет. Что было, то прошло, быльём поросло».

Зелёные глаза Серебрицы холодно сузились в недобрый прищур.

«Любопытно, любопытно…»

Она зашагала вокруг Цветанки, а та поворачивалась, стараясь не показывать тыл и ожидая подвоха. О Нежане она молчала, оберегая её, а чтоб перевести разговор в другое русло, спросила:

«Что припадки? Не беспокоят тебя?»

«Не беспокоят, – ответила Серебрица. – Благодаря твоему ожерелью. Ладно, вижу, ты не рада мне… Прощай».

Они расстались напряжённо, с недосказанностью за плечами. Вернувшись домой – избушку-зимовье она теперь считала своим домом – Цветанка постаралась оставить за порогом призрак этой встречи. С улыбкой поцеловав Нежану в лоб и в глаза, она спросила:

– Ну как, дитё наружу ещё не просится?

– Ты каждый день меня спрашиваешь, – засмеялась та. – Смотри-ка лучше, что я для тебя сделала!

Цветанку ждал подарок – новая рубашка, вышитая по вороту, рукавам и подолу красными, синими и жёлтыми нитками, а также нарядный кушак. Вышивка золотой нитью и бисером на нём показалась Цветанке знакомой, а кафтан Нежаны стал на пядь короче.

– Это что же, ты пояс из своего подола сделала? Ну вот, такой красивый кафтан испортила, – шутливо нахмурилась воровка.

Глаза Нежаны вдруг набрякли огромными слезинками. Сверкая ими, как каплями жидкого хрусталя, она проговорила дрожащим на грани рыдания голосом:

– Значит, тебе не нравится?

– Почему не нравится? – удивилась Цветанка, озадаченная внезапной сменой её настроения.

Она не узнавала Нежану: ещё мгновение назад та сияла довольством, и вдруг – будто ручку в ней какую-то повернули, открывающую поток слёз… А Нежана махнула рукой и села к столу, вытирая глаза.

– Ну, если тебе не нравится, сожгу всё в печке, – пробормотала она, горько всхлипнув.

Воровка еле успела спасти кропотливую работу нескольких дней, которую Нежана в каком-то болезненном порыве хотела действительно кинуть в топку.

– Ладушка, ты чего? – недоуменно спросила она, выхватив у девушки из рук рубашку с кушаком. – Люб мне твой подарок, зачем же в печку-то сразу? Вот ведь… Сидела столько, корпела, шила, старалась – и на тебе! В печку!

– А коли люб, так почему бы прямо так и не сказать? – надулась Нежана, всё ещё роняя слезинки. – Я с каждым стежочком каждый день свой, проведённый без тебя, вспоминала, все думы о тебе перебирала, всю радость свою от соединения нашего в узор вкладывала… А ты… «Кафтан испортила!» Как будто других слов нет…

– Ну… правда ведь с подолом красивее он был, – сказала Цветанка.

И тут же пожалела, что ляпнула это: Нежана закрыла лицо руками.

– Да дался тебе этот кафтан! – горько заплакала она. – Я хотела… чтоб и ты… красиво одет был… Порадовать тебя хотела… С любовью к тебе вышивала… А по низу у кафтана вышивка золотом идёт, золотых же ниток негде взять было… А я хотела, чтоб кушак у тебя непременно золотом шит был… Вот и отрезала! А ты…

Дальнейшие слова утонули в потоке всхлипов. Чтоб пресечь все попытки Нежаны уничтожить свою работу, Цветанка тут же надела обновки, а потом присела рядом, обняла её вздрагивавшие плечи.