В парализованном свете. 1979—1984
Шрифт:
— Ва… — собирается уже продолжить тот, но Писатель Усов перебивает — с извинительной улыбочкой, с простодушным кхеканьем, подергиванием плеч:
— Прошу переводить полностью. Кхе!
Клацает вставная челюсть. Щеточка усов подпрыгивает. Глаза высверкивают из-за очков. Такая несдержанность. Такая вот вспыльчивость. Дает о себе знать старая контузия.
— Ва… — дождавшись наконец паузы, берет прежнюю ноту Издатель.
— Ему известно, — переводит Переводчица, — что одна ваша книга о войне готовится в молодежном издательстве. Ее переводит Ирэн. Он говорит, что вы, кажется, знакомы.
— Кхе!
— Он спрашивает,
— Видите ли… Кхе!..
И опять следует нескончаемый монолог. Переводчица нетерпеливо теребит часики на запястье.
— Нам пора, Платон, — на этот раз очень тихо и робко говорит она. — В «Матьяш пиллз»… Он благодарит вас…
— Я благодарю его…
— Он надеется… Он будет ждать вашу новую книгу, где найдет отражение…
— Пожалуй, и эта встреча найдет… Кхе!..
— Да, ваши будапештские впечатления…
— Конечно. Кхе! Передайте ему, пожалуйста…
Платон обращается к Переводчице безлично. Как и к Издателю. Но почему-то особенно неприятно ему называть по имени Переводчицу. Может быть, потому, что именно так звали его жену.
42
Профессор Петросян нажимает клавишу «Stop». Профессор Петросян включает обратную перемотку. Рука тянется к телефону. Профессор звонит.
— Нина Ивановна, вы закончили занятия?
— Только что.
— Будьте добры, зайдите. Вместе с Мурзахановым.
В глубокой задумчивости профессор потирает гладкую, тщательно выбритую поутру, голубоватую от пудры щеку. Белый халат расстегнут. Выпученные глаза с красными прожилками тупо уставились в магнитофон. Высокие залысины лоснятся. Тяжелая волосатая рука придавила рычаг.
Он снова крутит диск, набирает номер.
— Никанора Леонардовича, пожалуйста… Никанор Леонардович?.. Петросян. Не могли бы зайти?.. Да, сейчас.
Профессор Петросян вешает трубку. Запускает толстые пальцы в жесткие, свернувшиеся колечками, как металлическая стружка, волосы. Дверь приотворяется. В дверь заглядывают.
— Входите, товарищи.
Входят Нина Ивановна и Мурзаханов — Китаец. Устраиваются на кушетке.
— Подождем Никанора Леонардовича. Он должен сейчас подойти… А вот и он!.. Заходите, Никанор Леонардович. Садитесь. Где вам удобнее?..
Врач-психиатр Никанор Леонардович не сразу принимает решение. Врач-психиатр Никанор Леонардович долго выбирает между кушеткой и стулом. Между стулом и кушеткой. Глаза бегают. Проблема не из легких. Врач-психиатр Никанор Леонардович останавливается наконец на индивидуальном стуле. Измученная непосильным напряжением мысли, его кажущаяся невесомой невысокая костлявая фигура в халате самого маленького размера резко переламывается пополам. Смоляная пиратски-мефистофельская бородка, заостряющая и без того острый подбородок, торчит теперь где-то на уровне груди профессора Петросяна.
— Палата номер три, — лаконично говорит профессор и тяжело вздыхает. Затем постукивает концом автоматической ручки по столу.
Нина Ивановна кашляет, прикрывая ладошкой рот. У нее продолжается трахеит. У нее продолжается бронхит. Иезуит Китаец и врач-психиатр Никанор Леонардович остаются недвижны.
— Надо решать, товарищи. Что будем делать?
— Не вижу особых причин для беспокойства, — берет первым слово Китаец. Он обжимает, растягивает,
с медлительной обстоятельностью мазохиста выламывает свои тонкие пальцы. — Восемь сеансов иглоукалывания дали определенные результаты. Я назначил еще четыре.Похрустывают непрочные суставы.
— Да что говорить. Больной из третьей уже летает. Не верите? Честное слово, Грант Мовсесович!.. Кха!.. Кхо!.. Кху!..
Профессор Петросян нервно барабанит подушечками пальцев по крышке магнитофона.
— Хлысталов тоже летал…
— Неправда! Кха! Кха! Кха! Неправда! — решительно возражает Нина Ивановна. — Я ему тогда не позволила… И поэтому…
Она закусывает губу, встряхивает головой.
— Ваше мнение, Никанор Леонардович?
— Мое? Мда… Ну… Мм…
Врач-психиатр Никанор Леонардович вздрагивает и оживает. Начинает что-то жевать. Какой-то невидимый кусок. Грызть — какую-то невидимую кость.
— Мм… Можно, разумеется, попробовать еще раз, но должен заметить, что больной совершенно не гипнабелен… Мда… Мало того. Не хочет сам и мешает другим…
— В каком смысле?
— Мда… Представьте себе… Мешает. Мысленно… Знает часы моей работы и хулиганит… Форменным образом хулиганит… Я уже просил Нину Ивановну проследить… мда… Не далее как вчера, когда все занимались аутотренингом, он сидел в холле, обхватив голову руками и предельно сосредоточившись… Спросите у Нины Ивановны… Надеюсь, понятно? Мда… Хуже любого глушителя… Мешает, как вы знаете, даже простое неверие, а уж тут… Мда… Самая настоящая диверсия… Саботаж… Сознательные, целенаправленные хулиганские действия… Иначе не назовешь…
— Странно, — пожимает плечами Мурзаханов — Китаец, оставляя в покое свои измученные пальцы. — Мы легко нашли общий язык с Платоном Николаевичем.
— Платон Николаевич! — саркастически усмехается врач-психиатр. — Знаете… Этот наш ложно понимаемый демократизм… Так называемое равенство… Мда… Хотя все мы прекрасно знаем, что никакого равенства быть не может… Даже в чисто психологическом смысле… Извините… Просто я хочу сказать, что этот мальчишка из третьей совершенно несносен. Мда… Кстати, кто это навещал его на прошлой неделе? Высокий такой. С черным чемоданчиком. Отец?.. Тоже, между прочим, отвратительный субъект. Какой-то мерзкий уголовник. С совершенно черным, непроницаемым полем. После него целых два дня я не мог полноценно работать…
— Что-то не пойму. Вы это о ком, Никанор Леонардович?
— О том же, о ком и вы. Об этом… Из третьей…
— Там у меня только Усов…
Нина Ивановна хочет что-то добавить, но заходится в кашле, достает из кармана халата маленький кружевной платок.
— При этом я совершенно уверен, что он здоров. Мда… Обыкновенный бытовой хулиган…
— Давайте оставим эмоции в стороне. Не будем отвлекаться, — постукивая по столу авторучкой, призывает к порядку ведущий. — Вопрос принципиальный…
— Лично я бы готовил Усова к выписке, — говорит Мурзаханов — Китаец. — Нельзя отнимать у такого человека, у такого писателя попусту время, если…
— Писатель? Усов? Мда?.. Что-то не слышал…
— Это ведь еще ни о чем не говорит, Никанор Леонардович.
— Ну, знаете… Все-таки…
Кашель совсем замучил Нину Ивановну.
— Об иных мы только и слышим, а чтобы читать — никогда.
— Вообще-то… Мда…
— Я вам дам, — обещает профессор. — Он подарил мне. Даже с автографом…