В пасти дракона

Он подал ей руку, и девушка машинально последовала за ним, опять по той же лестнице.

Очутившись в прежней комнате, оба они молчали некоторое время.

– Я знаю, Елена, что вы боитесь за вашу семью, – тихо заговорил наконец хозяин. – Не бойтесь, по крайней мере, сегодня. Завтра. Если не произойдёт ничего особенного, ничего такого, что бы усилило народную ярость, может быть, всё обойдётся благополучно, и европейцы успеют покинуть Пекин невредимыми.

– Вы так думаете? Вы, может быть, только утешаете меня? – воскликнула с отчаянием в голосе Лена. – Может быть, моя бедная мама уже убита? Скажите мне всю правду!

– Нет, я уверен в своих предположениях. Пока что гнев толпы направлен только на тех, кого они считают преступными. Наше правительство, которое гордые европейцы презирают, мудро. Оно не желает делать зло своим белым братьям, но то, что происходит теперь, должно послужить им указанием… Горе им, если они не поймут его.

– Но что могли сделать европейцы Китаю, чем они восстановили народ против себя? Разве не с добром они явились к вам? Скажите же, Вань-Цзы!

Китаец молчал, будто собираясь с мыслями.

– Вы хотите знать причины этого ужасного движения, Елена? Хорошо, я скажу вам. Вы назвали меня другом европейцев. Верьте, что я таков и на самом деле. Недаром же я родился в Европе и провёл там детство, юность… Но я, вернувшись сюда, посвятил себя изучению моей родины, я прочёл всё, что написано о Китае в Европе. И знаете, к какому я пришёл заключению?.. Мы, китайцы, стоим на высшей степени культуры, тогда как Европа только-только приближается к подножию её пьедестала. Погодите, я договорю. То, что Европа переживает теперь различные степени рабства – рабство силы, рабство финансовое, рабство ума, – всё это уже пережито нами за целые тысячелетия до этого времени. Мы прошли через все стадии общественной жизни и наконец создали себе формы быта, наисовершенные, далее которых идти уже некуда. Мы их пережили, а Европа только начинает переживать. Нас европейцы называют «мёртвым народом», считают дикарями. А так ли это на самом деле? Взгляните сами, взгляните беспристрастно. Далеко до нас Европе. Кто в Китае стоит во главе народа, распоряжается его судьбами? В Китае во главе народа стоит сословие литераторов, учёных – людей светлого ума… Постойте, постойте, Елена. Вы сейчас скажете, что наши чиновники – вымогатели и взяточники, что в судах у нас прав тот, кто больше даст. Но где их нет, где вы найдёте полное совершенство? Мало того же самого в Европе? У нас от взяточничества и вообще от недобросовестности наших чиновников страдает отдельная личность – там целые народы. А разные тлетворные европейские влияния? Да о них в Китае никто никогда не слыхал, а страны Европы с их хвалёной цивилизацией изнемогают от них. Не доказывается ли воочию, что как ни плох строй нашей жизни, а наш народ доволен им. Неужели же те, кто стоит во главе его, должны допустить прививку к народной массе злокачественных язв, разрушающих организм Европы? Да никогда! Кто же захочет добровольно сделаться больным? А Европа нам навязывает болезнь, европейцы хотят во что бы то ни стало и нас заразить своими недугами. Народ понимает это своим инстинктом и сторонится от занесения заразы. Вам не скучны, Лена, мои слова?

– Нет, нет… Это всё?

– Далеко ещё не всё. Это – только начало. Теперь послушайте. Есть у европейских народов и ещё одно, от чего, пожалуй, страдают там все: и бедные и богатые, и старики и дети, и больные и здоровые. Каждое из европейских государств вытягивается из последних средств на содержание армии. Почему же это так? Да потому, что там, в Европе, иначе нельзя. Там каждый сосед только и смотрит, как бы пожрать соседа. Мир поддерживается постоянной угрозой войны. Жалкое положение, жалкий мир! Трудиться в поте лица, чтобы большую часть своих трудов отдавать на поддержание своей безопасности путём постоянных вооружений. Жалкое положение, говорю я. Но и мы когда-то переживали его и благополучно пережили. Европейцы стремятся вооружаться, чтобы поддерживать мир, мы стремимся к противному, мы отказались от всяких вооружений, и каждый в Китае живёт только для себя. Сейчас мне возразят, что это – узкая цель, что так может рассуждать лишь крайний эгоист. Пусть так. Пусть мы, китайцы, узкие эгоисты, но таковы мы все. Я не стану отрицать, что самоотречение на пользу ближнего – дело святое. Но разве европейский земледелец, отдавая на содержание армии более половины своего заработка, совершает великий акт любви к ближнему? Да нет. Необходимость поддерживать мир угрозой войны – это нужно небольшой кучке финансистов, как это доказала война в Южной Африке. Но вот им показалось мало тех соков, которые они выжимают из своих соотечественников, и они захотели и нас, китайцев, заставить работать на них в том же направлении. Они захотели и с шестисотмиллионного Китая собирать свою жатву. Только вряд ли удастся всё это. Не дети стоят во главе Китая. Таких умниц, как покойные принц Кунг, маркиз Тзенг и ныне здравствующие принц Туан, маркиз Ли-Хун-Чанг, императрица-мать Тце-Хси, поискать да поискать. Напрасно думают, что они – невежды. Они всё видят, всё знают и теперь начали великую борьбу… Народ же, он, пожалуй, и не соображает, в чём дело, но он, повторяю, чувствует ужасную опасность. Пусть уж лучше грабят его мандарины, которые ему же возвращают то, что берут от него, чем грабят чужие люди, у которых с Китаем и китайцами нет ничего общего. Вот причина того, что происходит и произойдёт. Жребий брошен. Великая борьба жёлтой расы и белой расы началась.

Вань-Цзы смолк. Рёв толпы утихал, но в узкие окна павильона всё ещё врывался отблеск зарева.

– Я могу поздравить Китай с таким патриотом, как вы, Вань-Цзы! – сказала Лена, и голос её прозвучал скрытой насмешкой. – Но неужели же вы находите, что на вашей родине всё хорошо, что ей и её народу ничего лучшего желать не приходится и что никаких реформ Китаю не нужно?

– Нет, Елена, этого я не скажу. Многое и очень многое в моей стране стребует коренных реформ. Всё, что я говорил вам до сих пор, я говорил для того, чтобы выяснить причины грядущих великих событий. Но я не смею утверждать, что всё у нас хорошо. Весь строй нашей жизни требует реформ – причём коренных. Знаете, я ведь принадлежу к партии Кан-Ю-Вея. Это – знаменитый человек и великий патриот. Он любил Китай и искренно желал ему добра. Но его дело было зданием, построенным на песке. Нельзя сеять рис, когда не приготовлена почва. Посев пропадёт непременно. Точно так же нельзя насильно проводить великие реформы в народ, совершенно неподготовленный к ним.

Лена сделала быстрое движение, намереваясь перебить собеседника. Но тот жестом остановил её.

– Погодите, Елена, я знаю, что вы хотите сказать. Знаю, на что и на кого вы хотите сослаться. Вы сошлётесь на пример вашей истории, вы укажете, что ваш император Пётр Великий сумел провести реформы. Я знаю это. Но вот что… Этот ваш император опирался на народ. Его реформы проведены были в жизнь не одним только взмахом пера. К восприятию его реформ ваше отечество готовилось издавна. Оно постоянно находилось в соприкосновении с теми, от кого реформы были заимствованы в их основаниях. Вашему Петру предшествовал ряд государей, проводивших в жизнь своего народа незаметно новшества. Ему приходилось только довершать их начинания, потому что для этого приспело время. И притом реформы исходили от него. Они были подлажены хотя бы до некоторой степени под дух народа. Чужестранцы не являлись в Россию насильно насаждать свои порядки, а когда они являлись, народ прогонял их. Вспомните ваш двенадцатый год. Ведь великий Наполеон шёл к вам в Россию с добром. Он шёл дать полную свободу миллионам крепостных, а эти же крепостные прогнали его от себя, потому что им не нужны были никакие блага из рук чужого. Да! Почему же Китай должен кланяться и благодарить, когда являются чужие и стараются насильно навязать ему то, что не нужно? Следует же быть справедливым! Потом вы сошлётесь на пример японцев, за тридцать с небольшим лет сравнявшихся во многих отношениях с европейцами. Но это только декорация. Незначительная часть японского народа приняла внешний европейский вид, внутри же каждый японец остался прежним. А стали ли японцы от этого счастливее? Не думаю! Тридцать лет тому назад у Японии не было государственного долга, теперь народ изнемогает под тяжестью его, а я уже говорил вам, что это значит. Так это, Елена, поверьте, что так, и когда вернётесь домой, постарайтесь убедить, кого можете, покинуть Китай, хотя бы на это смутное время. Впрочем, вы не бойтесь, европейцам не грозит ничто, если они одумаются сами. Уйдут они от нас, и сразу утихнет грозная буря.

– Ещё, Вань-Цзы, – перебила его Лена, – вы знаете Европу, вы видели её армии… Неужели вы думаете, что можете противостоять им со своими солдатами?

Вань-Цзы грустно покачал головой.

– Много жертв будет принесено, много крови прольётся, но в конце концов победа всё-таки останется на стороне Китая. Не забудьте, что население Китая считается в шестьсот миллионов. Сколько бы Европа ни присылала армий, они будут ничтожны в сравнении с массой населения. Вы, может быть, следите, хотя бы по газетам, за событиями. Тогда вам известно, что на юге Африки чуть более года ничтожная горсть народа борется против государства, общая масса населения которого превосходит даже и Китай. И что же? Колосс не в состоянии одолеть пигмея. А что же будет тогда, когда пигмеи нападут на колосса? Ну, будет уничтожен миллион, два, три, десять миллионов моих несчастных соотечественников, а какая масса их останется! Не хватит солдат в Европе для того, чтобы перебить их, и в этом – важнейший залог нашего успеха, нашей победы… Мы победим, и тогда на горе европейцам мы примемся за внутреннее переустройство.

Вы сказали, на горе?

– На горе Европе, если Китай перестроит себя на европейский лад. Тогда он будет предписывать законы миру, и никто, даже в самом отдалённом уголке земли, тогда не осмелится ослушаться его! Но, Елена, я вижу, вы утомились… Вряд ли вы привыкли к таким разговорам…

– Я слушала вас внимательно… Надеюсь, что вы найдёте возможность доставить меня домой?

– Нет, Елена! – покачал головой китаец. – Вы останетесь здесь…

– Вань-Цзы, это – насилие!

– Это – необходимость!.. Я не могу поручиться за вашу безопасность, если даже пойду проводить вас сам. В такое время не разбирают, кто попадается навстречу; ночью не различить, с кем придётся иметь дело. Вы должны остаться у меня. Пока ничто здесь не грозит вам. Мой дом хорошо охраняется. Сейчас я пришлю прислужниц, и они помогут вам устроиться… Забудьте всё; помните, что здесь вы дома…

Вань-Цзы почтительно склонился перед девушкой и бесшумно скрылся за потайной дверью.

Лена осталась одна.

– Я верю ему, он – честный человек, – тихо прошептала она, – но оставаться здесь я не решусь ни за что. Будь что будет! Но как мне выбраться?.. Посмотрим, может быть, что-нибудь и найдём…

Девушка огляделась вокруг. Стены павильона были высоки, и до окон достать было невозможно. Тогда Лена стала обшаривать и обстукивать стены, горя одним только желанием поскорее уйти из-под гостеприимного крова этого человека, который, несмотря на всю его порядочность, казался ей нарушителем её прав.

Лена по своему характеру была очень энергична… Она стала прислушиваться к доносившимся извне звукам. Теперь уже совершенно стих гул голосов, зато слышно было, как по лёгкой крыше павильона барабанил проливной дождь.

13. Искра и взрыв

Когда в порох попадает ничтожная искра, происходит взрыв. Возбуждённые народные толпы – тот же порох. Самого ничтожного обстоятельства, которое во всякое другое время прошло бы совершенно незамеченным, достаточно, чтобы эти толпы воспламенились и произошла катастрофа.

Партия рабочих, китайцы и маньчжуры, явилась на станцию железной дороги Тянь-Цзинь – Пекин – Чан-Сянь-Вань и взяла билеты на отходивший поезд. Почему-то им не удалось попасть в вагоны, и поезд ушёл без них. На следующий же с билетами, оставшимися на руках, этих пассажиров не пустили и предложили взять новые и за новую плату. Деньги, таким образом, пропадали. Бедняки возмутились. Европейские соображения не были им понятны. Они стали настаивать на возвращении денег. В ответ на это их грубо начали гнать с платформы и из вокзала. Началась драка. Китайских рабочих было больше. Вокзальной прислуге волей-неволей пришлось отступить. Разбушевавшиеся буяны воспользовались этим и принялись разносить вокзал. Вытребована была охранная стража, которая, конечно, совладала с буйствующей толпой. Несколько десятков буянов было перевязано и под охраной часовых оставлено на станции. Сейчас же вокруг арестованных собралась толпа, в которой преобладали боксёры.