В Пасти Льва

Аудитор здесь, группа дешифровки там, разведывательное подразделение еще где-то… именно так и развивалось восстание: через назначения, переводы, преждевременные смерти. В программное обеспечение внедрялись черви, чтобы те, кто оставался верен хозяевам, ничего не подозревая, проводили платежи своих врагов. Протектора Западного Сагенау расстреляли собственные телохранители, которые были свято уверены, что исполняют приказ, поступивший с самых верхов… и которых успели казнить прежде, чем они поняли, что их палачи подкуплены.

Это была худшая разновидность гражданской войны, ибо основным оружием служил обман, а первой жертвой стало доверие.

Те Тени и агенты, которые были в ней задействованы, старательно избегали прямых столкновений, партизанских действий и разрушительных сражений за каждую улицу, которыми так славились восстания прежних времен. Но в том, чтобы идти на штурм баррикады, были какие-то честность, прямота… как и в том, чтобы ее защищать. Ведь каждому в такой момент очевидно, кто на чьей стороне. И в том, что «ответом на удар судьбы, была лишь кровь, но не поклон» [6] , было какое-то благородство, ведь боец не тряс недоуменно головой, почему его внезапно понизили в должности.

6

Уильям Хенли. Непокоренный. Пер. М. Шенгаут.

Игра продолжалась. Фигуры двигались по звездной доске, обозначая угрозу здесь, ставя шах там или защищая кого-то, будь то пешка или король. Планы строились внутри планов, и положение настолько запуталось, что даже сами игроки порой затруднялись понять, что происходит на поле. Исчезали ключевые фигуры. Оставлялись позиции. Разоблачались прикрытия. Или сохранялись. Гризлвальд Хупп погиб из-за того, что его же собственный соратник объявил охоту за его фальшивой личностью. Да, даже в тайной войне бывают случаи огня по своим.

Но то, что начиналось с мрачного ожидания, вскоре стало попахивать отчаянием… или, во всяком случае, усталостью. После того как проходит два десятка лет, даже самый самоотверженный повстанец замечает, что его энтузиазм куда-то улетучивается, а все его мысли занимает мечта увидеть плоды своих трудов.

И это привело к тому, что те, кто ранее не видел друг друга вживую, решили встретиться лично. Для этих целей выбрали аванпост на Генриетте, расположенной на дальней границе провинции Цень-туй. Они прилетали туда со всей КЦМ: с Дао Хетты и Центурианских Солнц, с Большого Пса и Грумовых Штанов, с Хассельбарда и Паладина, с древних и легендарных планет. И раз уж столь значительное собрание не могло пройти в полной тайне, они предпочли выбрать место, где будут привлекать меньше всего внимания.

Генриетта из тех миров, которым не удалось воплотить в жизнь свои юношеские мечтания. Успешность прошедшего здесь терраформирования способна у любого гостя вызвать благоговение перед могуществом старого Содружества Солнц… точнее, была бы способна, прилетай на Генриетту гости. Плодородные склоны ее холмов мечтают о плуге, прекрасные долины — о том, чтобы на них обустроили усадьбы. Широкие, полноводные реки с нетерпением ждут, когда по ним пойдут баржи, и с еще большим нетерпением — рыбаков. Эту планету просто обязаны были колонизировать несколько веков назад.

Вот только она застряла прямо на границе с Лигой Периферии, ее стратегическое значение и так слишком велико, чтобы превращать планету в более заманчивый приз. Она не может позволить себе стать богатой, процветающей и желанной, если только не хочет подвергнуться нападению… Если не прилетят пираты Хадрамоо, то обязательно заявится кто-нибудь другой. И все же то там, то сям виднелись древние руины — жалкое напоминание о прошедшей эпохе, когда границы еще не проходили по населенным мирам.

Словно девушка из хорошей семьи, вышедшая за недостойного кавалера, Генриетта носила стальные побрякушки вместо драгоценностей. Угрюмые бойцы стояли в карауле на стенах мира. Крепости висели на ее орбите, были глубоко закопаны в ее землю. Корветы держали под надзором все врата Виссера ее дорог, не исключая самой узкой и малозначительной тропки, известной как Удавка.

Разумеется, нападений не было. Никому даже мысль об этом в голову не приходила; по правде сказать, то, что, не такой уж и «объединенной», Лиге Периферии удастся договориться и собрать войска для штурма, с каждым годом казалось все менее вероятным. Но пока оставалась хоть малейшая опасность, сохранялась и потребность в гарнизоне, который вел себя в точности так, как все прочие скучающие гарнизоны. Они находились достаточно далеко от Дао Хетты, чтобы не сидеть на строгой привязи. Аборигены Генриетты в соответствии со старыми традициями ощутили на своих шеях всю тяжесть армейских сапог; правда, они уже успели забыть те времена, когда не жили под их гнетом, и не представляли, что бывает иначе.

Гарнизон же, в свою очередь, знал меру в диктатуре и не выжимал из местных все соки. Какой же дурак станет забивать корову, которую доит? Ходили слухи, будто командующий сказал своим людям, что лучше затаиться в уголочке и не отсвечивать, чтобы не напоминать властям о своем существовании.

Вот почему на сердце суосвая Машдасана возникла некоторая тревога, когда он просматривал десятидневные отчеты. Прибывший с далекого мира гость, по имени Эгг Меннергем, заказал билеты на рейс второго класса, чтобы добраться до планеты с судна «Нежная забота». Туристы были желанной добычей; они часто пытались зажать деньги и отказывались жертвовать в благотворительный фонд помощи отставным астронавтам, но это заканчивалось разъяснительной беседой, в ходе которой они случайно ломали руки. Бывало, конечно, и так, что солдатне не удавалось выбить из приезжего деньги, но обычно они не нападали, если не имели численного преимущества менее чем вдвое.

Военная разведка тут же взяла туриста под наблюдение и вскоре доложила прелюбопытнейший факт: гость не стал заказывать однодневный тур в руины Содружества, расположенные неподалеку в теснинах Жиоржиет, ради осмотра которых туристы хотя бы изредка прилетали в Риеттисбург. Этот же чужак безвылазно засел в гранд-отеле «Хиан». Что само по себе было достаточно скверно. Но это оказалось лишь первой каплей перед грозой. Вскоре на планету хлынул стремительный поток гостей; они прибывали по одному и парами и будто бы по воле случая пересекались то там, то здесь; в коридорах гостиниц, ресторанах, сталкивались на перекрестках и в парках. Приезжали на почтовых кораблях, лайнерах и моносудах. Агенты Машдасана устроили слежку… а туристы усмехались и наблюдали за разведкой, которая пыталась наблюдать за ними.

Вскоре не осталось ни малейших сомнений в том, что происходит.

Они собирались.

Даушу Йишохранн выждал некоторое время, чтобы убедиться, что на Генриетту больше никто не прилетит. Если отсутствие некоторых союзников — самых верных соратников — его и огорчало, он не подавал вида. Он с аппетитом расправлялся с обедом, непринужденно общался, лишь немного мрачнея, когда выслушивал свежие отчеты. У всех, кто не появился на встрече, имелись на то действительно серьезные причины. Смерть, к примеру, или, как в случае с Олафсдоттр, — особое поручение. Время от времени Даушу широко улыбался собеседникам, а тех, кто совсем пал духом, ободряюще похлопывал по плечу. Он был широкоплечим мужчиной с потрясающих размеров крючковатым носом, поэтому его за глаза называли Клюв. Многие находили его высокомерным; другие же полагали, что он заслужил право на это и даже на большее. Враги болтали, что он ничего и никогда в жизни не сделает, если не увидит в том личной выгоды, но друзья отмечали, что, встав у руля восстания, он рискнул всем и в итоге лишился и богатства, и положения в обществе. Он стал мишенью и вполне мог превратиться в покойника, если Длинному Ножу удастся настигнуть намеченную жертву.

Ради собственного спокойствия Клюв искал общества Гидулы. Было ли у старика другое имя — этого Даушу, не знал. Но оно было созвучно слову «пытка» в одном из древних языков, так что вполне могло являться служебным, и так же как служба поглощает самого человека, так и имя поглощает его личность. Впрочем, любое случайное сочетание фонем может что-нибудь значить на одном из старых языков, да и служебные имена не были в Конфедерации распространены так, как на Периферии. В любом случае Гидула сумел состариться на службе, не славящейся долголетием тех, кто ее несет. Если это не говорило о его уме, то об умении выживать — точно.