В пламени холодной войны. Судьба агента

Он просмотрел несколько карточек.

– Ты приглашен к Эдди Гилмору на воскресенье?

– Да. Послеобеденный отдых на даче.

Эдди Гилмор, американский репортер высокого класса, застрял в Москве надолго. Он женился на молодой русской, которая никак не могла получить выездную визу, постоянно натыкаясь на разные «нет», «если» и «но».

– Постарайся быть там в 14.00, тогда увидишь настоящую технику и поймешь, что я имел в виду.

Как на грех, я чуть было не опоздал. Чтобы попасть на дачу Гилмора, надо было ехать по дороге на Ярославль в направлении военного аэродрома Пушкино и дважды пересекать железнодорожные переезды, пережидая бесконечно длинные грузовые поезда.

Без пяти два я был на месте. Рендалл, колдовавший у бара, кивнул в сторону одного из своих коллег, стоявших перед домом. Когда я подошел, тот улыбнулся и дал мне послушать… затрудняюсь сказать что: датчик, усилитель или какой-то другой загадочный прибор.

Через минуту издалека послышался мощный гул, и стекла в доме начали дрожать.

– Они снова делают пробные запуски чертова мотора! Даже в воскресенье! – крикнул Эдди Гилмор из глубины дома.

Гул доносился со стороны аэродрома. На самом же деле, как выяснилось позже, его издавал не мотор, а ракетный двигатель, который запускался на испытательной станции значительно дальше аэродрома.

Американцы комментировали со знанием дела:

– Тот же тип, что и немецкая двойка!

– Да, время сгорания почти то же самое. Но мощность во много раз больше. Немцы даже и не приближались к такой.

Немного позднее я остался с глазу на глаз с Рендаллом:

– Как тебе удалось узнать, что испытание именно сегодня? Да еще точно в 14.00?

Он поморгал и ответил неохотно:

– У нас свои каналы…

На следующий день я выложил новости своему генералу в шведском посольстве. Он явно взволновался.

– Считаю методы американцев бесчестными! Военные не должны использовать нелегальные пути разведки. А твой рассказ доказывает, что они бесцеремонно прут напролом. Их принцип – цель оправдывает средства. Мне это не нравится!

Я мог его понять. Старый генерал был целиком и полностью порядочным и достойным человеком. Мне же все виделось несколько иначе. Если посмотреть на вещи помасштабнее, то в случае, когда нелегальные методы препятствуют переходу от «холодной войны» к «горячей» – стоит ли их отвергать? И каковы критерии, определяющие в нашей профессии «человека с чистой совестью»?

Только после столь познавательного воскресенья я понял ультимативность планов советского ракетостроения. Они были близки к немецкому проекту А-4: создание ракеты, которая могла бы поразить США с европейских баз. Полигон в Ледовитом океане, конечно, был для этого мал. Именно поэтому появился новый. Он простирается теперь от Байконура через весь азиатский континент, Тихий океан и уходит в район Гавайских островов. Полигон грядущих атомных возможностей.

Глава 9

Отношение советских властей поначалу казалось Веннерстрему настолько холодным и недоброжелательным, что вызывало у него перемежающиеся приступы злости и смеха. Особенно злило то, насколько все было невероятно невозможным. Впрочем, подобная реакция отмечалась у всех западных дипломатов. Их раздражала систематическая изоляция от советского общества, злило, что за многими велась слежка. Такое отчуждение сильно действовало нашим «гостям» на нервы, и их смех постепенно переходил в устойчивое негодование. «Железный занавес» становился для них мрачной реальностью. Неудивительно, что многие из дипломатического корпуса чувствовали хронический дискомфорт и постоянно жаловались друг другу.

Не было таких, кто не помышлял бы о какой-нибудь «лазейке» в этом занавесе. Не стал исключением и Стиг. Он часто вспоминал дни первой московской командировки и Сергея Ивановича. И все чаще ему стал приходить на ум неведомый старый знакомый. Тот самый, который, по словам Рубаченкова, должен был напомнить о себе.

После того, что произошло в Стокгольме (даже самому себе, в потаенных глубинах сознания, он ни за что не желал признать это вербовкой), Стиг ни на мгновение не сомневался, что человек объявится. Наверняка, кто-то следил за жизнью шведа в Москве, за отношениями и контактами в дипломатическом корпусе, за каждым его вздохом. Как только картина прояснится – тут и возникнет «старый знакомый»!

Может, это будет именно Сергей Иванович? В то время Стиг еще не знал, что он мертв, и почему-то все время думал о нем. Это было вполне естественно и логично, и в конце концов оказалось настолько нетрудно убедить себя, что перед встречей все сомнения исчезли. Кроме того, богатое самолюбие военного атташе и родовитого иностранца сводило эту встречу к рангу «малозначащей»: ничего пока не названо и не доказано, а он прочно защищен дипломатическим паспортом и всегда может порвать контакты, если захочет.

Веннерстрем жил тогда довольно далеко от центра столицы, в особняке, принадлежащем посольству. Дом стоял в саду и был окружен дощатым забором. Однажды вечером, возвращаясь домой, он собрался отпереть калитку, но был остановлен незнакомым мужчиной.

– Господин Веннерстрем? – окликнул тот. И без паузы продолжил: – Вам письмо. Позвольте передать его прямо здесь…

– Конечно. Благодарю!

«Почтальон» пересек улицу, сел в машину и исчез за ближайшим поворотом. А адресат едва успел рассмотреть и записать номер.

Конверт был большой, имя и адрес напечатаны на машинке. Но содержимое, не в пример упаковке, оказалось маленьким – крохотная, почти папиросная бумажка. И текст минимально возможный: дата, а под ней другая – резервная. Завершала все совершенно неразличимая подпись. Это была странная бумага: она с шипением сгорела за секунду, оставив после себя минимум серого пепла. Стиг расценил столь яркий эффект пиротехники как довольно прозрачный намек от людей, с которыми предстояло иметь дело, – господ с техническими возможностями.

Было прекрасное зимнее воскресенье с солнцем и голубым небом. Протяженные скверы Тверского бульвара переполняли гуляющие. В толпе мелькало немало пышных наркомовских жен с нарядно разодетыми чадами. Глядя на них, Веннерстрем лениво размышлял, что по этим нарядам невозможно судить о легкой промышленности страны как об «отсталой технике».

А вот и памятник Пушкину. Здесь в 14.00 предстояло, наконец, увидеть «старого знакомого». Вообще-то, выбор места и времени показался Стигу довольно странным. Меньше всего он указывал на некую таинственность. Тут и там сновали и фланировали сотни свидетелей. Хотя, с другой стороны, не было видно никого, кто бы заинтересовался чем-то еще, кроме самих себя и хорошей погоды.