В пламени холодной войны. Судьба агента

Находились «проницательные» люди, которые после судебного процесса 1963–1964 годов характеризовали мою метаморфозу термином «промывка мозгов», который можно толковать по-разному. Однако любое толкование выглядит поверхностно по сравнению с точным анализом Петра Павловича, видевшего и знавшего мою роль изнутри. «Проницательные» же люди со своим, вероятно, проамериканским напором именно в «промывке мозгов» усматривали единственно возможное объяснение, почему человек моего происхождения и жизненного пути решил занять в «холодной войне» позицию против США.

Наверно, в то время мой выбор выглядел странным. Но я всегда был против того, чтобы находить непонятному слишком простые и хлесткие объяснения… Сам я не могу оценивать все так однозначно. Полагал и полагаю, что принадлежу к тем немногим, кто действительно мог видеть обе стороны медали. Короче говоря, мне было ясно, как думали и действовали антиподы. И сравнение тут было далеко не в пользу США.

Мою работу в Москве Стокгольм находил удовлетворительной. 1 июня 1951 года мне было присвоено звание полковника. Неожиданно, но приятно: значит, я восстановил кое-что из утраченного престижа. Вырисовывалась довольно ясная перспектива: идти по линии службы в атташате.

Но присвоение звания, к сожалению, устанавливало и четкий предел в дальнейшем продвижении: пенсионный возраст начинался с пятидесяти пяти лет. Этот факт не мог не повлиять на мои действия за «железным занавесом». Оставалось еще лет десять, но мысли уже занимал неизбежный вопрос: что делать после? Иногда, когда Петр утомлял меня своими рассуждениями, я снова возвращался к этому. Неудивительно, что в конце концов мне в голову пришла идея, которая теперь выглядит поистине ужасной.

«Почему не воспользоваться ситуацией? – думал я. – Избежать всей этой путаницы с фирмами и предпринимателями при получении будущей работы и решить проблему занятости уже теперь. Разве это не реально?» Мое положение было достаточно прочным, чтобы получить примерно то, чего я хотел. Особенно после присвоения звания полковника, которое Петр Павлович, имея в виду возможности контактов, воспринял как большой шаг вперед.

Я знал, что в советской разведке существовала особая форма службы по контракту. Сергей как-то говорил, что он на особой службе, которая дает право на пенсию.

Мне тоже захотелось заключить такой контракт – с условием в отношении пенсии. Моя фантазия разыгралась. В будущем можно было бы осесть в каком-нибудь удобном месте в Европе. Вспоминать всю свою напряженную жизнь, состоявшую из ярких, а порой и весьма рискованных событий – в конце концов, разве я не заслужил спокойную, обеспеченную старость?

Сейчас я пишу эти строки с острым чувством нереальности. Кажется, что не о себе, а совсем о другом человеке. Как я мог оказаться до такой степени захваченным шпионской горячкой? Пусть даже перипетии «холодной войны» и внушали мне чувство морального оправдания! В последние годы я много раз спрашивал себя, был ли тогда действительно в полном умственном здравии? Не это ли «проницательные» люди называли «промывкой мозгов»? Обладал ли Петр Павлович разновидностью какого-то гипнотического влияния на меня? Вообще, что со мной происходило?

Нет никакого смысла рассуждать о том, чего уже не изменишь… Я подписал контракт, который и определял мои действия вплоть до горького конца.

По мере того как шло время, росло и мое чувство ответственности по отношению к организации, которой я принадлежал. Это легко понять. Я утратил ответственность по отношению к своей стране и своему роду войск. Я утратил ответственность по отношению к своей семье: глава семьи не должен подвергать себя и ее такому риску. В духовном мире человека образуется брешь, когда он растрачивает моральные ценности. Теперь у меня оставалась только одна ответственность. Вернее, неизбежность…

Накануне подписания контракта пришло письмо из Стокгольма. Его содержание стало для меня сенсацией: я должен был занять пост военно-воздушного атташе в Вашингтоне. Это означало полнейший переворот в моих личных планах. Что же касается Петра Павловича – он достиг исполнения своей мечты. Моя роль в Москве, как он резюмировал, была фактически сыграна. Настало время для работы за рубежом. И что могло быть лучше?..

Я помню почти каждую минуту того дня, когда подписал контракт. Большей частью из-за того, что пережил массу неприятностей. К тому времени я жил в отдельном особняке. Шведское посольство получило в свое распоряжение новое помещение на Садовой, и при распределении жилья особняк достался мне.

Как я уже писал, итальянский посол обещал продать мне свой старый автомобиль. Теперь я стал владельцем допотопного «бьюика». В то необычно холодное и снежное утро он стоял во дворе. До встречи с Петром Павловичем оставалось три часа, и у меня не было других дел, кроме как поехать в шведское посольство. Там мне должны были обслужить и помыть машину.

Даже в условиях русской зимы я научился запускать двигатель после того, как машина простояла ночь на морозе. Во-первых, брезент или войлок на капот, во-вторых, паяльную лампу на двигатель. Лампы были специально сконструированы, чтобы давать достаточно тепла. Кроме того, они были дешевыми. Но в то утро определенно ничего не помогало. Двигатель не хотел запускаться.

Я обратился за помощью к милиционеру, который стоял на посту перед нашим домом, потому что в двух подъездах жили дипломаты. Он помог мне толкнуть автомобиль. И сам он, и несколько собравшихся вокруг пешеходов были очень благожелательны, что вообще характерно для простых людей. Когда двигатель запустился, один из них крикнул мне вслед:

– Купи русскую машину и не будешь иметь проблем!

В определенной степени он был прав. Русские автомобили действительно необычайно прочны и удобны в зимних условиях.

Я развернулся на широкой Садовой и остановился у аптеки купить какую-то мелочь. Запарковался очень глупо, позади грузовика, стоявшего на подъеме. Выйдя из аптеки, я увидел, что грузовик сполз по обледеневшей дороге, воткнулся в перед моей машины и разбил ей фару. Двое русских стояли рядом, готовые чуть ли не заплакать.

– Дорогой, только не зови милицию! У меня талон без проколов, – взмолился один из них.

– Поехали в наш гараж, – предложил другой, – в момент поставим тебе новую фару.

Мы укатили далеко за город. Удивительно, но и вправду нашлась фара, которая подошла точно. Как и многое в Советском Союзе, она была копией американского стандарта.

После того как добрался наконец до посольства, я уже был в цейтноте: пришлось взять такси, а затем почти бежать, чтобы соблюсти привычную секундную точность.

…И вот мы снова сидели за столом. Контракт содержал несколько необычных пунктов. Согласно одному из них, мое положение приравнивалось к должности генерал-майора. Объяснение этому выглядело еще более необычным. Где бы я ни находился, чем бы ни занимался, никто, кроме меня и Петра Павловича, не должен был знать о содержании моих докладов, которые предписывалось посылать только в непроявленной пленке. Вполне могло случиться, что какой-нибудь военный атташе в звании генерал-майора окажется на связи, и чтобы последний не чувствовал себя обиженным, мне и была присвоена аналогичная должность. Хороший пример бюрократии и внутреннего положения за «железным занавесом».