В плену у ректора

— Благодарю, мессер Герберт. Я чувствую себя хорошо.

— В таком случае, Эдиан, одевайся и позавтракай, — он встал. — После этого я хочу поговорить с тобой о… твоей матери. Если ты в состоянии слушать и принимать осмысленные решения.

— Что?! — Эдиан подскочила на кровати. — О моей маме?! Она жива…?!

Глава 19

— Можно сказать, что жива, — серьезно ответил Герберт.

— Что с ней?! Пожалуйста, скажите!

— Я велел тебе позавтракать и одеться! Или я сам должен одеть тебя?! — рявкнул Герберт. И спокойнее добавил: — Это непростой разговор, хочу убедиться, что ты в состоянии воспринимать информацию.

Эдиан сжала кулаки. Очень хотелось запустить в него подушкой, а лучше — чем-нибудь тяжелее. Но она прекрасно понимала, что ничего этим не добьется. Он лишь усмехнется и ничего не расскажет. Он как был, так и есть хозяин положения. Тем более, сейчас, когда знает что-то о ее матери.

— Вернусь через полчаса, — бросил Герберт и вышел, метнув на нее странный взгляд, в котором Эдиан уловила жар и… что-то вроде сочувствия.

Сказать, что она торопилась — ничего не сказать. Приводила себя в порядок, как бешеная. К счастью, ее служанкой осталась Сэйра. Эдиан боялась, что Герберт уволит ее за пособничество побегу «великой волшебницы». Но то ли Сарите с Каем удалось скрыть причастность Сэйры, то ли Герберт решил не наказывать служанку за проступки хозяйки.

Через полчаса ровно, когда Эдиан смотрела на часы каждые пять секунд, сердце колотилось, и она, как когда-то, начала ходить из угла в угол от волнения и нетерпения, ректор вернулся.

— Сядь, — сказал он. Эдиан послушалась. Ради вестей о маме она была готова на все.

Он придвинул второе кресло и устроился напротив. Совершенно неожиданно взял ее за руки, словно хотел поддержать. Эдиан смутилась. Прикосновение его больших ладоней и ощущение доверия и интимности, что вызывал этот жест, были затягивающими и волнующими одновременно.

— Эдиан, скажи мне, — произнес ректор. — Ты любишь свою мать?

— Конечно! Как можно не любить свою маму? — удивилась она.

Да, Эдиан любила своих родителей больше всех других людей на свете. Любила той сильной дочерней любовью, не поддающейся анализу, когда ты готов даже отдать жизнь ради них. Вроде бы это родители должны жертвовать собой ради спасения своих детей. Так правильно. Но чувства Эдиан говорили другое. Она отдала бы до последней капли своей крови, только чтобы мама и папа были живы.

— Ну, матери бывают разные, — криво улыбнулся Герберт. — Но тогда скажи, ты могла бы принять свою мать, если бы она не умерла… а как бы изменилась?

— Что вы имеете в виду? Как человек может измениться? — удивилась Эдиан. Помолчала и продолжила: — Я думаю, что могу принять ее любой. Лишь бы была жива! Это все равно моя мама! Может быть, вам это непонятно, но это так…

Герберт вгляделся в ее лицо и кивнул.

— Что ж… Твоя мама действительно в некотором роде жива. Я послал одного из своих приближенных магистров выкупить ее, если она еще не умерла. Он сделал это. Но, видишь ли… она умирала. А этот магистр — вампир. Ему не оставалось ничего другого, как перелить ей свою кровь и этим сделать ее обращенным вампиром.

В этот момент он сильнее сжал ее руки, словно хотел удержать от дурных действий.

Эдиан вздрогнула. Эта новость была, как пощечина. Нет — хуже пощёчины. Как маленький укол яда в сердце.

Она не была необразованной дурочкой. Знала, что значит «обращенный вампир». Понимала. Высшие вампиры, которых Эдиан никогда не видела, по слухам, зловещие мрачные твари, они вселяют страх. Но они разумны, с ними можно разговаривать и договариваться…

Обращенные вампиры — намного хуже. Это низкие, сумасшедшие существа, каждую секунду алчущие человеческой крови для поддержания своего существования.

Ее мама… стала вампиром? Эдиан закусила губу. Сказала, что сможет принять, значит, должна принять. Ведь что бы там ни было, под оболочкой безумного существа кроется ее мать.

Герберт внимательно смотрел на ее лицо, явно готовясь успокаивать подопечную, если с ней приключится истерика или что похуже.

Нет, Эдиан уже достаточно пережила, чтобы сохранить осколки спокойствия в этой ужасной ситуации.

— Это лечится? — она тихо спросила лишь это. Опустила глаза, чтобы не заплакать.

— Нет, — отрицательно покачал головой Герберт. — Люди не знают способа вернуть человека, ставшего обращенным вампиром.

Эдиан снова закусила губу. Помолчала. Потом подняла на него глаза.

— То есть вы послали за моей мамой? Хотели шантажировать меня ею? — открыто спросила она.

Ректор криво улыбнулся.

— Ну почему сразу шантажировать? — приподнял одну бровь. — Может быть, я хотел сделать тебе подарок.

— Нет, — серьезно ответила Эдиан и потянула руки на себя. Он отпустил, а в жестком твердом лице в очередной раз мелькнуло что-то странное, вроде боли. Эдиан удовлетворенно подметила это. Сейчас… ей снова нравилось делать ему больно. — Вам это невыгодно. Если бы мама оказалась жива и в здравом уме, то можно было бы оспорить решение о признании меня сиротой. Это последнее, что вам нужно.

Он неожиданно поднялся. Опять едва заметно заходили желваки. А Эдиан подумала, что она попала в больную точку. На пару секунд он отвернулся так же, как она отворачивалась от него, когда хотела скрыть смущение, заливающую щеки краску. Потом снова посмотрел на нее.

Жестко сказал:

— А ты не думала, что я готов был пойти на это? Что я немного… отличаюсь от Кранга.

При упоминании похитителя Эдиан опять вздрогнула.

— Прости, — неожиданно сказал Герберт, заметив ее реакцию.

Она помолчала и ответила:

— Нет, вы, конечно, лучше. Но… и вы, простите… чудовище.

— Вот как ты обо мне думаешь! — неожиданно рассмеялся он. Не весело, но и без горечи. — Что ж, сложно было ожидать другого. Впрочем…

Эдиан перебила его:

— Где она?! Куда вы ее дели? Я хочу ее увидеть.

Герберт снова оценивающе посмотрел на нее.

— Уверена? — серьезно спросил он. — Это будет больно, Эдиан. Признаюсь, я не хочу для тебя лишней боли.

— Уверена, — Эдиан поднялась на ноги и встретилась с ним взглядом. — Вы ведь хотите сделать из меня великую волшебницу? Я встаю на этот путь. А такая волшебница, наверняка, должна хорошо владеть собой. Тем более, что от ее пола только и остается, что название. Мне нужна мужская сила воли.

Герберт метнул на нее очередной странный взгляд.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что истинная женственность определяется лишь способностью рожать детей, — бросил он. Помолчал, раздумывая, и добавил: — Пойдем. Но помни, что ты сама об этом попросила. Я мог бы запретить. Однако ты и верно должна стать великой. А это звание покупается, в том числе, болью.

Эдиан кивнула. Он накинул на них обоих «полог невидимости». Дальше был долгий путь по бесконечным коридорам Академии. Эдиан и не знала, что она настолько огромная.